Иванишина Наталья Владимировна
Иванишина Наталья Владимировна, родилась 23 октября 1965 года. Член СЖР с 1996 года. Выпускница ИГУ, отделения журналистики (1984-1989гг.). Лауреат журналистских конкурсов: «Золотой гонг-2001», «Лучший журналист Иркутской области – 2004», «Национальной премии печатных СМИ «Искра»-2008», «Лучшее журналистское произведение-2009», лауреат международной премии «Свободная пресса Восточной Европы» норвежского фонда «Свобода слова» и немецкого фонда «Цайт-Штрифтунг Эбелен унд Герд Буцериус» - 2011 (за серию материалов по защите прав человека), победитель Всероссийского конкурса «Образование:21 век», дипломант профессионального конкурса «Правовая Россия-2010», «Лучший автор журнала «Журналист» 2010 года», лауреат и победитель межрегионального конкурса журналистского мастерства «Сибирь – территория надежд – 2009 и 2011», победитель конкурса «Лучший журналист Иркутской области – 2014» в номинации «Публицист года», лауреат профессионального конкурса «Правовая Россия глазами СМИ -2016 и 2017», победитель регионального конкурса среди СМИ Иркутской области на лучший журналистский материал по вопросам профилактики семейного сиротства - 2017; «Лучший журналист Иркутской области – 2017» (обладатель золотого пера).
Награждена медалями «80 лет РОСТО-ДОСААФ», «Во славу Отечества 2 степени» за освещение военно-патриотического воспитания, "50 лет Усть-Илимскому ОВД" за выпуск книги "Страницы истории усть-илимской милиции"; знаком общественного признания губернатора Иркутской области в честь 75-летия Приангарья, нагрудным знаком «Золотое перо» межрегионального конкурса журналистского мастерства «Сибирь – территория надежд-2011», Почетной грамотой министерства связи и массовых коммуникаций РФ. Ветеран труда.
Как я пришла в журналистику
Для нас, выпускников, тогда еще десятых классов, слово «Университет» было чем-то недосягаемым и величественным. Это сейчас полно всевозможных университетов, а в 80-е годы для нас был один единственный на всю Иркутскую область – ИГУ имени А.А. Жданова. Поступить туда было сложно, и считалось большим счастьем.
Так получилось, что из всего нашего школьного выпуска лишь я одна замахнулась на поступление в ИГУ. Да еще на самый востребованный факультет – юридический. Мне хотелось стать следователем или криминалистом. Искать истину, добиваться справедливости.
Но тогда, в 1983 году, удача мне не улыбнулась. Был бешенный конкурс: 22 человека на место! «Зеленый свет» горел для рабфаковцев, отслуживших в армии, и тех, кто уже два года отработал в суде секретарем. Ну еще преимущество было у золотых медалистов. Им надо было всего один предмет сдать на «пять». Помню, с одной из «медалисток» даже произошла трагедия, которая нас всех потрясла. Девушка сдала экзамен на «четверку» и не поступила. С горя решила лечь под поезд…
Мне не повезло лишь немного. С моим аттестатом в 4,5 балла надо было получить три «пятерки» и одну «четверку». Я же сдала экзамены на две «пятерки» и две «четверки». Стыдно было возвращаться домой, ведь на меня такие надежды возлагали мои учителя и родители. И что характерно, почти все мои одноклассники поступили кто куда, а я вот, как оказалось, университет не потянула. Решила, что останусь в Иркутске и пойду на подготовительные курсы. Устроилась на слюдяную фабрику, нашла какую-то избушку с земляным полом, где поселилась со студенткой пединститута. Родителям созналась, что не поступила, когда уже было совсем невмоготу. Мама сказала: «Ну что ты там мучаешься, возвращайся! Здесь в районный Дом пионеров нужен руководитель кружка «Юный корреспондент». Мы держим это место. Приезжай!»
Так я устроилась в своем поселке Железнодорожный Усть-Илимского района в Дом пионеров. Желающих посещать кружок было всего несколько человек. Мы делали стенгазеты, я писала заметки в газету «Усть-Илимская правда». Однажды меня направили в командировку в Братск в многотиражную газету. Уже не помню, как она называлась, но хорошо помню фамилию редактора – Рупосов. Он и передавал мне свой опыт, при этом заявлял, что завещает детям, внукам и правнукам своим – никогда в жизни не связываться с профессией журналиста. Я спрашивала: «Почему?» Он отвечал: «Вот свяжешься, тогда сама узнаешь!»
За год мои планы поменялись, и я решила поступать на отделение журналистики. Тем более, что для творческого конкурса у меня уже были газетные материалы. Но меня долго не отпускали с работы, чтобы сдать документы на поступление. И когда я приехала в Иркутск, в приемной комиссии на Чкалова, 2 низенькая старушка мне сказала: «А твой поезд уже ушел, милочка. Прием абитуриентов на журналистику окончен». Конечно, трудно было сдержать слезы. Я вышла в коридор и присела на скамейку, чтобы как-то успокоиться». Тут опять появилась передо мной старушка и радостно молвила: «Ну что ты плачешь? Тебе повезло. На отделении недобор, конкурс продлили, давай свои документы!» Я в ту минуту чуть не захлебнулась от счастья!
Общага
Меня как иногороднюю поселили в общежитии на ул. 25-го Октября. Вот уж поистине, кто не жил в общежитии, тот не знает студенческой жизни! Чтобы хлебнуть настоящий ее вкус, к нам в общагу часто приходили в гости однокурсники, снимавшие квартиры. И праздники мы вместе встречали, то у них, то у нас. Особенно запомнился Новый год. Традиция, конечно, общежицкая была, в буквальном смысле, опасной для жизни. Как только били куранты, все высыпали в коридор и с лестничного пролета летели тарелки, чайники, все что можно. Чайники иногда были с кипятком. Наутро, 1 января, как правило, приходили с проверкой из деканата. Картина перед ними открывалась жуткая. Разыскивали виновных, но никто никого не сдавал. Сами, конечно, дружно все потом убирали.
Однажды мне даже пришлось выбелить общую кухню. Поставила варить сгущенку, да забыла про нее. Только тогда вспомнила, когда на весь коридор раздался настоящий взрыв. Комендант пошла по комнатам. Я призналась, что это моя сгущенка. Мы тогда готовились к свадьбе однокурсницы, и надо было к торту сварить сгущенку. Скоблить от сладких коричневых брызг пришлось и стены, и потолок. Хорошо, что при взрыве хоть никого на кухне в этот момент не было!
Трагедии в общежитии тоже случались. Помню, старшекурсники так издевались над первокурсником: выносили его спящего вместе с кроватью в коридор, брили на лысо. Он не выдержал. Повесился. Так из общаги мы выдавали замуж своих девчат, а кого-то и хоронили.
Наверное, воспоминания о студенческой жизни должны быть добрыми и светлыми, а мне все в голову лезут какие-то негативные эпизоды. Конечно же, было много хорошего. Но как забыть эту общагу, где были постоянно забиты унитазы, в умывальниках – ледяная вода, душ весь в плесени и без света, прачечная с одной еле живой стиральной машинкой. А еще клопы, тараканы и мыши.
Но мы все это пережили, потому что нет ничего ценнее искренней дружбы. Комнаты были нараспашку, мы менялись вещами, делились конспектами, праздновали дни рождения. А со стипендии спешили в магазины, чтобы купить на месяц продукты и небольшие подарки для своих близких. Многие из нас тогда впервые научились готовить. Я вот не знала, что свеклу для салата надо отваривать. Однажды на какой-то праздник просто натерла свеклу на крупной терке и полила ее растительным маслом. Однокурсники тогда придумали название моему салату – «Разгрызи меня с разбегу!». На всю жизнь запомнила!
Но что характерно, в нашу замученную общагу селили еще иностранцев. С какой завистью мы смотрели на то, как студенты из дружественных стран, видимо, не бедных родителей, заносили в свои комнаты диваны, кресла, ящики с тушенкой и пр. Помню даже, как один иностранец на верхнем этаже открыл подпольный бар и мог продать среди ночи коньяк и ликеры. Видимо, комендант на это закрывала глаза. И совсем не трудно было догадаться, почему. В конце концов, комендантшу эту потом уволили.
Наша 318 комната тоже была интернациональной. Все пять лет, которые я прожила в общежитии №2 ИГУ по ул. 25-го Октября, бок о бок общалась с монголами и бурятами. Так тогда было заведено: чтобы перенимать опыт разговорного русского языка, в комнатах сели по двое русских и по двое бурят или монголов. Монхжаргал с Оюной к нам с Леной Саркиной поселили в 1985 году. Моожиг была такой любознательной, что буквально каждый день вытрясала из меня русские поговорки, пословицы, песни. И применяла их тут же. Однажды она сидела на кровати и пыталась открыть пузырек с витаминами. Как ни старалась, ничего не получалась, и тут как запоет под мотив песни «Ой, цветет калина»: «Не могу открыть я! Слов я не найду!» Девушка была с юмором, мы быстро нашли общий язык и понимали друг друга с полуслова. Нравились ей веселые стихи и песни, которые я привозила из стройотряда. Был у нас такой стишок в агитбригаде: «Плывет по морю ржавая кастрюля, и нет на ней ни паруса, ни руля (ударение на «у»)…». Так Моожиг припомнила его на государственных экзаменах. Надо было придумать предложение с однородными членами, и она написала: «Плывет по морю ржавая и старая кастрюля». Педагог по синтаксису, куратор группы стажеров из Монголии Наталья Брониславовна, которую Моожиг до сих пор вспоминает с теплотой, объяснила, что «ржавая» и «старая» – это одно и тоже, и в данном случае получается плеоназм. И поинтересовалась, откуда она взяла такое предложение? Моожиг, не задумываясь, ответила: «Это Наташа меня научила, с которой в общежитии живу».
Не могу не вспомнить еще один казусный случай. Тогда популярной была песня Александра Барыкина «Аэропорт». Моожиг, естественно, пристала ко мне с ней. Я говорю: «Ну, садись, пиши слова». Как только настало время диктовать припев, я сказала чисто машинально: «И, поехали! Аэропорт…». Смотрю, а Моожиг выводит в тетради: «И, поехали». Я увидела, и так рассмеялась, что не могла остановиться. А Можиг смотрит на меня и всерьез плачет: «Наташа, ну что я не так сделала? Почему ты смеешься?» Я говорю: «Моожиг, «и, поехали» – это вводные слова». Мне было, конечно же, стыдно потом. Мы долго успокаивали друг друга.
Оказалось, что Моожиг многое помнит из нашей студенческой жизни. Как она простудилась, и я ее поила брусничным морсом, как гадали на блюдце на Рождество, как пели под гитару «На маленьком плоту», как в мае неожиданно выпал снег…
«Как-то я подсмотрела твое письмо к родителям, – признается сегодня моя монгольская подруга, – ты писала, что наши монгольские девочки не едят «шубу». Я так обиделась тогда, потому что поняла, что мы не надеваем зимой шубы. Да, мы, в основном, ходили в зимних пальто, и стало очень обидно. Позже поняла, что ты имела ввиду салат «селедка под шубой». Это было смешно!»
Однажды ко мне в Иркутск приехал младший брат, а у нас в общежитии был карантин по гриппу, и никого не впускали. Можиг придумала «гениальный вариант»: через заднюю дверь вынести из кухонного бака мусор и посадить в него брата. Алексей оказался такой голодный, что готов был на все. Надо было видеть, как мы, две хрупкие девушки, тащили на третий этаж в мусорном баке, прикрытым крышкой, 17-летнего парня. Все смотрели и спрашивали: «Вы что, мусор обратно тащите?»
Это были незабываемые годы!
Свою студенческую подругу Монхжаргал я искала несколько лет. И через сайт «Жди меня», и через телемост «Улан-Удэ – Улан-Батор», через иркутское телевидение «Аист», которое сотрудничает с монгольскими коллегами. Все было безуспешно. Но вот, в самое Рождество случилось чудо! В «Одноклассниках» мне написала одна женщина из Монголии, что меня тоже ищут. Это оказалась моя Моожиг! Наша долгожданная встреча состоялась этим летом в Улан-Баторе. Казалось, у меня выскочит сердце, когда поезд «Иркутск-Улан-Батор» замедлил ход, и из окна я увидела на перроне свою подругу, которая почти не изменилась. До слез тронуло то, что она была в национальном костюме, а в руках несла на синем рушнике золотую чашу с каким-то напитком.
Так нас с мужем встречали на монгольской земле.
Объятья были потом, а вначале надо было испить из чаши кумыс и угостить всех, кто находился рядом. Достался глоток национального напитка даже проводнику поезда. «Таков наш обычай гостеприимства!» – сказала подруга.
Я очень счастлива, что именно студенческое общежитие мне подарило настоящую дружбу и эти душевные воспоминания.
Как грызли гранит науки
Учеба в университете запомнилась надолго. Вы не поверите, но иногда мне все еще снится, как я сдаю экзамены. Даже спустя много лет на среднем пальце осталась мозоль от ручки. Мы ведь всё писали врукопашную. Конспекты, курсовые, рефераты. Пропадали в читальных залах, передвигались там буквально на цыпочках. Перелопачивали не одну тонну литературы. Это сейчас можно просто зайти в Интернет и найти то, что тебе нужно. Главное, чтобы плагиата было не более 20%. У нас же был, как говорится, штучный товар. Помню, как заканчивала курсовую работу по книге Людмилы Гурченко «Аплодисменты». Научным руководителем была Людмила Генриховна Рябова. Милейшая женщина! К ней всегда можно было обратиться с абсолютно любой проблемой. Она всегда выслушает, поддержит, подскажет решение, а если надо, и защитит!
Переделывать работу мне пришлось лишь пару раз. Но время поджимало, и я не успевала сделать все к сроку. За окном дышала весна, все в комнате давно уснули. А я в обнимку с настольной лампой строчила «Заключение». Да так увлеклась, что не заметила, как пролетела ночь. Поняла это тогда, когда на улице защебетали птички. Первые утренние лучи озарили нашу комнату, и я, наконец, поставила своим трудам точку! «Успела!» – вздохнула я тяжело и радостно, и тут у меня сами по себе покатились слезы. Мне почему-то так стало себя жалко… На первую пару, конечно, не пошла. Надо же было хоть немного поспать. Но курсовую тогда защитила на «отлично»!
Педагоги у нас были самые лучшие! Кого-то мы боялись, к кому-то спешили на лекции, у кого-то прогуливали. Конечно же, с удовольствием приходили на занятия к нашему куратору – Леониду Степановичу Любимову. Как правило, его отвлеченные рассказы из жизни, его заграничных командировок, занимали почти половину лекций. Но он умел все это привязать к темам программы, а главное – держать наше внимание. Он был внимательным и заботливым педагогом и человеком в целом. Всегда интересовался нашими делами. Находил время для того, чтобы лично подписать и отправить открытки нашим родителям, которым было очень приятно прочесть теплые слова. И моя мама даже сохранила такую открытку.
Я долгое время продолжала поддерживать связь с Леонидом Степановичем уже после окончания университета. Последний раз мы встречались в ноябре 2011 года, на 50-летии отделения журналистики ИГУ. Леонид Степанович общался с нами, бывшими студентами, на ощупь, так как уже несколько лет совсем ничего не видел. Но наш дорогой профессор не падал духом, продолжал преподавать, и по-прежнему улыбался, приговаривая фразу из старого еврейского анекдота: «Не дождетесь!»
На мой традиционный вопрос о самочувствии и текущих делах, Леонид Степанович посетовал на то, что стали портиться аудиокассеты, благодаря которым он прослушивал свои лекции и таким образом готовился к парам. «Хвосты» студентов Любимов принимал у себя дома. Зашел тогда разговор и о современном студенте. Леонид Степанович вспомнил времена, когда в читалке Белого дома не было места яблоку упасть, заранее занимали столы, ждали, когда подойдет очередь на заветную литературу, а сегодня в читальных залах звенящая пустота. «Я всегда тщательно готовился к лекциям, – рассказывал Л.С. Любимов, – потому что знал, что меня ждет сильная аудитория, и без серьезных умных вопросов не обойдется».
О разных вещах мы еще долго говорили. В том числе о том, что недавно в гостях у профессора побывал Володя Невзоров, окончивший наш университет 40 лет назад. Он тогда жил в страшной нищете, ночами подрабатывал сторожем в строительном техникуме. В последствии стал предпринимателем, а сейчас приехал в гости к своему преподавателю, чтобы снять документальный фильм про старейших педагогов кафедры журналистки.
«Приятно, когда о нас вспоминают наши выпускники, – сказал на прощание Леонид Степанович. – Пока мы преподаем – мы живем. Не ходить на работу – значит закрыться дома и умереть. И большое спасибо тем студентам, которые сохранили к нам теплое отношение, не забывают своих учителей и заставляют нас жить!»
К сожалению, Леонида Степановича уже нет рядом с нами. Добрая память живет в наших сердцах и о других замечательных педагогах: Лидии Андреевне Азьмуко, Леониде Леонтьевиче Ермолинском, Анне Петровне Селявской, Александре Петровиче Горбунове, Идее Михайловне Бобровой, Владимире Петровиче Владимирцеве... Это были настоящие «глыбы» – каждый в своей дисциплине.
Так как мне не удалось побывать на 100-летнем юбилее университета, было очень приятно на видео в соцсетях видеть педагогов, которые и по сей день в строю. Среди них Светлана Семеновна Аксенова, Сергей Ростиславович Смирнов, которые дали нам прочные знания по русскому языку и литературе. Крепкого вам здоровья, наши дорогие!
Мы всю жизнь будем гордиться тем, что именно нам выпало счастье учиться у таких педагогов от Бога!
Шикотан, Шикотан! О, простор голубой! Стройотряд «Посейдон» подружил нас с тобой!
Стройотряд – это тема особая. С ней связано больше всего воспоминаний. Всем нам хотелось летом заработать. Самым престижным был стройотряд проводников. Ну, а на втором месте – путина. Поехать на остров Шикотан считалось тоже большим счастьем. Отбор в отряд был очень жестким. Надо было отработать трудодни на субботниках, сдать экзамены по технике безопасности. При всем при этом, времени не было совершенно. Учеба занимала все. Но мы умудрялись отработать на масложиркомбинате, еще где-то. Учили билеты по ТБ, готовили репертуар агитбригады. Вообщем, старались попасть на Шикотан изо всех сил. И это свершилось, аж два года подряд: 1985 и 1986. За эти годы сформировался наш костяк: я, Лена Лосевская, Наташа Ожогина, Галя Котикова, Света Лячина, Снежана Чередова, Володя Шавелкин.
Какое же было блаженство, когда мы, после четырех жарких и душных суток в поезде Иркутск-Владивосток, ночевки прямо на сумках на морском вокзале, оказались на 13-палубном теплоходе «Александр Пушкин»! Это был настоящий городок на воде с барами, магазинами, парикмахерской, огромным бассейном, диско-залом и пр. В столовой официанты меняли цвет своей формы, в зависимости от того - завтрак, обед или ужин. Мы познакомились с боцманом, который никогда не видел снега. Он всю жизнь посвятил плаванью по теплым странам. И во Владивосток всегда прибывал летом.
Морской болезнью переболели практически все, многих рвало. Лежали влежку в каютах по несколько часов. В ресторане мы уже не шиковали, заказывали только манную кашу, ведь все равно еда была не впрок…
От «болтанки» спасались в бассейне или на дискотеке, где с визгом скользили по металлическому танц-полу: то в одну сторону, то в другую. Видели вдалеке японский остров Хоккайдо и прыгающих из воды дельфинов. А вечером наслаждались дыханием океана.
С нами вместе ехали юристы и студенты из Томского и Красноярского университетов. Особенно мы подружились накрепко с красноярцами, к которым мы потом ездили в гости, на Красноярские столбы.
Однако, романтика улетучилась, как только мы сошли на берег поселка Малокурильск. Едва вступив на остров, сразу почувствовался едкий рыбный запах. Нас поселили в бараках на горе, и каждый день приходилось преодолевать 240 деревянных ступеней от нашего жилья до рыбозавода под насмешливое карканье огромных ворон, которые так четко кричали: «Ха! Ха! Ха!».
Работали по 12 часов. Укладывали в банки иваси, кабалу, сайру. Каждую баночку надо был взвешивать, и чтобы вес ее был не более 225 грамм (кажется). В лотке размещалось более 20 банок. По расценкам две банки стоили 1 копейка. Чтобы выполнить норму, надо было за смену сделать около 50 таких лотков. Вообщем, редко справлялись с нормой, стоя в ледяной воде в длинных резиновых фартуках и резиновых сапогах не по размеру. Особенно было тяжело в ночные смены. Как только выдавался «перекур», мы выходили на территорию завода и глазели на удивительные звезды, каких на материке не увидишь. Млечный путь висел прямо над нами. В такие минуты казалось, что столько еще всего неизведанного впереди…Уставали, конечно, смертельно, еле тащили ноги до барака. Однажды Света Лячина так и уснула со шлангом, когда мыла рабочее место после смены.
Отдыхали иногда тоже. Это были экскурсии вокруг острова на катере, от которых всегда «штормило» или отрывались на танц-площадке под «Форум», и песня Салтыкова «Островок» была самой актуальной и популярной.
Иногда мы самостоятельно сбегали посмотреть окрестности. Некоторым не везло, их задерживали на КП и пограничники возвращали их с позором в отряд. А еще на острове росли опасные растения, о которых мы, конечно же, понятия не имели. Среди них был иприт. Помню, одна девушка так обожглась им, что до конца смены ожог не заживал.
Однажды мы рванули позагорать на дикое побережье под названием Птичий базар. О том, что придется спускаться и подниматься по канату мы не знали, и Наташа Ожогина вынарядилась в белое в цветочек платье. На берег по тонкому канату спустились легко. Позагорали, купаться было холодно, так как вода в Тихом океане была +6 -10 градусов. Мы просто выбрали огромный камень, залезли на него и поджидали волну, когда она нас накроет. Это было что-то невероятным! Так захватывало дух!
На обратном пути нам понадобилось гораздо больше времени, так как подняться по канату было гораздо труднее. Мы просто застряли между небом и землей! Первой полезла Наташа Ожогина. Она в своем роскошном платье на канате смотрелось, как воздушная гимнастка. Кто-то ей сделал комплимент и она расхохоталась так, что мы тоже еле держались за веревку от смеха, и не было никаких сил ползти вверх. Но стало еще смешнее, когда подол платья Наташи испачкался от грязи, где струился небольшой водопад с народным названием Мужские слезы. Мужские слезы с нашим смехом совсем не оставили нам сил. К тому времени нас уже все потеряли, и кажется, выбраться нам помог комиссар отряда Леша. Мы тогда от него и командира получили хороший нагоняй.
Немного отлынивать от работы нам помогало участие в агитбригаде. Мы выезжали в воинские части, давали там концерты, были на палубах военных кораблей. Много песен тогда родилось про Шикотан. Среди них: «На Шикотане мы, друзья, ошикотанимся! Всего за парочку недель мы в рай отправимся!», « Шикотан, Шикотан! О, простор голубой! Стройотряд «Посейдон» подружил нас с тобой!». Мы даже придумали шикотанский Новый год 31 августа. Вместо Деда Мороза был Нептун, а вместо Снегурочки - Ивасюрочка. Все готовили карнавальные костюмы. Я из пижамы Наташи Ожогиной сделала костюм Пьеро, вместо пуговиц пришила черные резиновые бигуди. Наташа - девушка высокая и ее пижама на мне так и болталась, как рукава у Пьеро. Я уже опаздывала и на вечер неслась в этой пижаме по поселку в столовую, как оголтелая. Собрала всех собак. Думала, они разорвут меня. Но больше всего я переживала за чужую пижаму. Не помню уже, но, вроде, кто-то из местных жителей собак от меня отогнал. Островитяне оказались добрыми и участливыми. Коренных жителей на Шикотане не так много. В основном сюда приезжали наемные рабочие. Так называемый, оргнабор. И среди них немало было чернобыльцев. С одним из чернобыльцев – Сергеем, нам пришлось работать бок о бок. Почему-то запомнилось его выражение: «Дело сделано! И не надо грязи!».
А в напарницы мне досталась Галя Котикова, которой можно посвятить целую главу. Это не Галя, а ходячая катастрофа! Как-то ей показалась, что весы у нас не точные, и она решила их поменять. Я говорю ей, что время у нас на вес золота, и если она будет ходить менять весы, мы не успеем сделать норму. Но Галя отправилась все же. Ее не и нет. Я пошла за ней. Вижу, Галя лежит с весами у бетонных ступенек, жалуется и показывает мне огромную гематому на мягком месте.
В следующий раз Галя отправилась в ликвид за упаковочными коробками, и тоже пропала. Пошла я опять за ней. Смотрю, она лежит с этими картонными заготовками прямо у канализационной траншеи. Оказывается она, как «рационализатор», решила взять побольше заготовок и сложить их на голове, как ходят с грузом на голове африканские женщины. Но поскользнулась и скатилась с крутой деревянной лестницы.
Галя постоянно теряла свои очки, хоть и были они на цепочке. Однажды нас в санитарный день отправили чистить от жира печь, где бланшируют рыбу. В то время, когда мы в оранжевых резиновых скафандрах скоблили внутри еще не остывшую печь, Галя в очередной раз умудрилась потерять очки и очень сокрушалась по этому поводу. Сколько же было радости, когда она увидела, что вместе с рыбьим жиром по канализационной траншее плыли ее очки!
Но Галя Котикова запомнилась еще и своей принципиальностью. Она была нашим казначеем и всегда расплачивалась за всех нас в столовой. Скрупулезно сверяла чеки, не обманула ли нас кассир. Проверяла каждую копеечку и не мудрено, что за Галей у кассы скапливалась голодная очередь, а кушали мы тогда за двоих!
Наша стройотрядовская жизнь подходила к концу, и мы начали готовить посылки домой. В основном мы покупали свежую горбушу в магазине, сами ее солили и вялили на улице у барака. Было очень обидно, когда, прейдя с работы, мы увидели от нашей горбуши одни висячие головы. Но наша Галина решила поступить умнее. Она повесила свою рыбу в нашей комнате вокруг стола. Учитывая, что кровати были двухъярусные и стояли впритык к столу (как в поезде), дышать от влажного воздуха и запаха рыбы было невыносимо. Особенно тогда, когда спящие внизу переворачивались и натыкались прямо носом на Галину рыбу. Галя на наше возмущение просила потерпеть еще немного. Терпели мы это безобразие несколько дней. И вот, наконец, перед отъездом Галя понесла свою посылку на почту. В этот день мы должны были уже покинуть остров. Котикова пару раз приносила посылку обратно из-за перевеса, преодолевая каждый раз 240 ступеней. В итоге, она так и не успела сама отправить посылку и попросила это сделать Сергея - того знакомого чернобыльца. Это всего лишь несколько эпизодов о нашей Галине Котиковой. Я знаю, что сейчас Галя трудится на областном Иркутском радио, продолжая дело своей мамы. Из нее вырос профессиональный журналист, и пусть она меня простит за эти воспоминания. Какие же мы были искренние, непосредственные, доверчивые, и нам, действительно, есть что вспомнить! Я, кстати, на заработанные деньги, купила Шикотане круглую чудо-печь, которая заняла половину моего чемодана. Но эта вещь в нашем общежитии потом была просто незаменимой, да и в моей дальнейшей жизни прослужила немало лет.
Отложился в память и не очень приятный эпизод. Вернее, даже страшный. В один злополучный день мы все посмотрели смерти в глаза. Это был долгожданный выходной, и мы, человек 10-14, во главе с командиром Валерием Фатькиным и медицинской сестрой отправились на солдатском грузовике на экскурсию по бухтам острова. На обратном пути отказали тормоза. Мы неслись по отвесной скале. Помню, как Володя Шавелкин хотел выпрыгнуть, и уже одну ногу закинул за борт, но машину так трясло, что его отбросило в сторону. А у меня в этот момент промелькнула лишь одна мысль: неужели нам суждено умереть здесь, на далеком острове, и как же родители с Шикотана будут забирать наши трупики? Прыгать-то некуда было. Кругом скалы. Вся надежда была только на опытность водителя, и он показал свой профессионализм, въехав в камни небольшой горной речки. Еще немного, и мы бы врезались в противоположную скалу. Это было чудо. Все остались живы! Пострадали только три человека. Водитель разбил голову о лобовое стекло, медсестра, сидевшая в кабине, травмировала глаз, и еще одна девушка повредила ногу. Парни по очереди несли ее на руках. В это время внезапно грянул ливень, как в индийских фильмах. Мы все промокли до нитки, но шли под впечатлением от произошедшего, и воспринимали этот тропический дождь, как Божью благодать…
Конечно, это было настоящее ЧП, и командир мог угодить под суд. Но, слава Богу, все как-то обошлось. И даже этот случай не помешал нам поехать на Шикотан на следующий год.
Спасибо тебе, мое драгоценное, студенческое время! За твою жизненную закалку, за твою любовь к нам, за тот млечный путь, который и по сей день ведет нас к чему-то новому, еще неизведанному!
