Fais ce que doit, advienne que pourra

Карьера   |   English   |   Разное   |   Интересы   |   Публикации

Посвящение

Глубокоуважаемая Лия Матвеевна!

Уже в первый день знакомства с Вами я почувствовал в Вас большого, настоящего ученого. Это чувство со временем все больше и больше укреплялось во мне. Росло со временем и чувство благодарности судьбе за то, что она позволила мне общаться с Вами. Особая моя благодарность - за те глубокие и благосклонные отзывы, которые Вы писали в последние годы на мои книги. Вы были рецензентом четырех моих книг.

Эту статью я посвящаю Вам. Она обрисовывает одну из линий в отечественном языкознании. Свой несомненный вклад в его развитие внесли и Вы, дорогой наш Мэтр.

В.П.Даниленко

Ономасиологическое направление

в истории русской грамматики

На наличие двух ведущих направлений в истории лингвистики указывали многие языковеды - В.Матезиус [1], Ф.Брюно [2], О.Есперсен [3], Г.Аренс [4] и др. Эти направления назывались по-разному - формальным и функциональным (В.Матезиус), традиционным и логическим (Ф.Брюно), морфологическим и синтаксическим (О.Есперсен), эмпирическим и рациональным (Г.Аренс) и т.д.

Опираясь на традицию, связанную с расширительным истолкованием терминов «семасиология» и «ономасиология», которая идет от Й.Филипца [5] и М.Докулила [6], в своих работах я стал называть указанные направления семасиологическим и ономасиологическим [7-9]. В первом случае речь идет о грамматиках, исходящих из потребностей слушающего, а во втором - из потребностей говорящего. Уместно напомнить, что Л.В.Щерба называл семасиологическую грамматику пассивной, а ономасиологическую - активной [10].

В указанных работах [7-9] речь шла главным образом об ономасиологическом направлении в истории западноевропейской грамматики, но подобное направление существовало и в истории русской грамматической науки. Его судьба складывалась на фоне семасиологического направления, идущего от «Российской грамматики» Ломоносова [2]. В рамках последнего мы обнаруживаем труды А.А.Барсова, А.Х.Востокова, Ф.Ф.Фортунатова, А.М.Пешковского, А.А.Шахматова, И.А.Бодуэна де Куртенэ, Н.В.Крушевского, В.А.Богородицкого, В.В.Виноградова, авторов академических грамматик русского языка под редакцией Н.Ю.Шведовой.

Цель настоящей статьи - краткий обзор грамматических теорий тех русских лингвистов, для исследовательской позиции которых был характерен ономасиологизм. При этом нужно помнить, что граница между семасиологическим и ономасиологическим направлениями в грамматике является относительной: у «семасиологистов» есть элементы ономасиологизма (например, учение А.А.Шахматова о «психологической коммуникации» имеет по преимуществу ономасиологическую направленность, хотя в целом его «Синтаксис русского языка» должен расцениваться как семасиологический), у «ономасиологистов» в свою очередь есть элементы семасиологизма (например, в грамматической теории И.И.Мещаниова преобладает ономасиологизм, в частности, это касается его теории понятийных категорий, однако в его обзоре частей речи доминирует семасиологический подход).

В семасиологических концепциях языка на ведущее положение выдвигается подход, формулу которого можно выразить следующей цепочкой: речь - языковая система / языковая форма - внеязыковое содержание. Это значит, что семасиологический подход к изучению языка исходит из коммуникативных потребностей слушающего. Отправным пунктом его деятельности является речь, на материале которой в его сознании формируется языковая система. Используя эту систему, слушающий понимает языковые формы, передаваемые ему говорящим, т.е. соотносит их с тем или иным внеязыковым содержанием. На переход «речь - языковая система» направлен структурный аспект семасиологической грамматики. На переход «языковая форма - внеязыковое содержание» направлен функциональный аспект этой грамматики.

В ономасиологических концепциях языка на ведущее положение выдвигается подход, формулу которого можно выразить следующей цепочкой: внеязыковое содержание - языковая форма / языковая система - речь. Это значит, что ономасиологический способ рассмотрения языковых явлений предполагает в качестве доминирующей точку зрения говорящего, который исходит в своей деятельности из некоторого внеязыкового содержания и переводит его в языковую форму, выбирая ее из языковой системы, находящейся в его распоряжении, и преобразуя ее из системно-языкового состояния в речевое. На переход «внеязыковое содержание - языковая форма» направлен структурный аспект ономасиологической грамматики. На переход «языковая система - речь» сориентирован ее функциональный аспект.

Остановимся здесь на обзоре концепций лишь некоторых представителей ономасиологического направления в истории русской грамматики, выделив в ней три пятидесятилетия - первую половину XIX в. (И.С.Рижский, И.Орнатовский, Н.И.Греч, П.М.Перевлесский, П.Е.Басистов), вторую половину XIX в. (Ф.И. Буслаев, А.А.Потебня) и первую половину XХ в. (Д.Н.Овсянико-Куликовский, Л.В.Щерба, И.И.Мещанинов).

Первая половина XIX века

Если семасиологическое направление в европейской грамматике восходит к работам александрийцев (Дионисия Фракийского, Аполлония Дискола и др.), то ономасиологическое направление - к работам античных философов языка и модистов (М.Т.Варрона, Томаса Эрфуртского и др.). В ХVII-XVIII вв. в западноевропейской грамматической науке, может быть, самым сильным влиянием пользовалась грамматика Пор-Рояля, авторы которой в основном придерживались ономасиологической позиции.

Первая волна интереса к ономасиологичесой грамматике у нас связана с деятельностью И.С.Рижского, И.Орнатовского, Н.И.Греча и др., которые переносили на русскую почву идеи, восходящие к грамматике Пор-Рояля, а также связанные с ней идеи и других грамматистов например, немецких (И.Майнера, Й.Аделунга к др.).

«Введение в круг словесности» Ивана Степановича Рижского (1759-1811) было задумано его автором как введение во всеобщую (философскую) грамматику. Вслед за французскими авторами универсально-ономасиологических грамматик И.С.Рижский видел цель общей грамматики в исследовании таких «принадлежностей» слова и языка в целом, которые свойственны всем языкам. Эти принадлежности ученый предлагал изучать двумя путями: от слов к мыслям и вещам и, наоборот, от вещей к мыслям и словам. Он писал: «Таким образом переходя от слов к мыслям, а от сих к вещам, и по рассмотрении последних обратным путем доходя до слов, человек открыл существенные и повсеместные их принадлежности»[12:62]. Задолго до Г.Шухардта, таким образом, русский ученый стал различать два пути исследования в лексикологии семасиологический (слово-мысль-вещь) и ономасиологический (вещь-мысль-слово).

В качестве «принадлежности», общей для всех языков, И.С. Рижский рассматривал, в частности, тот аспект производного слова, который позднее В. Гумбольдт назовет его внутренней формой. Русский ученый утверждал, что особенности внутренней формы слова в том или ином языке обусловлены тем, что в момент создания слов, обозначающих однотипные предметы, их авторы обращали внимание на разные признаки этих предметов. Он приводил в связи с этим такое сравнение: французское слово île (остров) не имеет внутренней формы, поскольку оно непроизводно, зато славяне называли остров «отокъ» (от «отекать»). Внутренняя форма этого слова свидетельствует о том, что остров -земля, которую кругом обтекает вода. Разной внутренней формой, по мнению И.С. Рижского, могут обладать синонимические слова в одном и том же языке (ср. «пролив» и «проток») [12:59].

В книге «Новейшее начертание правил российской грамматики, на началах всеобщей основанных» Иван Орнатовский подходил к определению языка с ономасиологической точки зрения: «Язык... вообще означает способ выражать мысли свои разнообразными звукоизменениями, принятыми в каждом народе особливо, или известное употребление слова одному какому-нибудь народу свойственное» [13:8].

От грамматики Пор-Рояля И.Орнатовский унаследовал синтаксоцентрический подход к описанию частей речи. Морфология в его грамматике подчинена синтаксису, что обусловлено выдвижением на первый план в качестве центральной единицы не слова (части речи), а предложения. Последнее он интерпретировал в логическом духе - как выражение суждения. Вот как он определял слово и предложение: «Слово есть понятие, членораздельными звуками произнесенное или письменными знаками изображенное. Совокупление двух или трех понятий, по какому-либо их между собою отношению, составляет суждение, которое будучи выражено живым голосом, или письмом, называется предложением [13:48]. Следует подчеркнуть здесь ономасиологическое движение исследовательской мысли - от понятия к слову и от суждения к предложению.

Поскольку в качестве отправных пунктов в указанном движении выступают логические категории понятия и суждения, мы вправе заявить здесь о том, что И.Орнатовский, как и И.С.Рижский, положили начато перенесению на русскую почву из зарубежных грамматик ту форму ономасиологического подхода к изучению языка, которую можно назвать логической. Эта форма будет характерна для русских грамматик ономасиологической направленности вплоть до А.А.Потебни, который начнет придавать ономасиологическому подходу к изучению языка психолого-генетическую форму, а Д.Н.Овсянико-Куликовский, в целом освободившись от гумбольдтовско-потебнианского генетизма, придет к объединению логической и психологической форм ономасиологического подхода в русской грамматике, т.е. к его логико-психологической форме.

В.В.Виноградов резко критиковал грамматическую теорию Николая Ивановича Греча (1787-1867) за ее логицизм [14:50]. Это объясняется тем, что сам В.В.Виноградов не принимал логической, психологической или логико-психологической формы ономасиологического подхода к изучению языка. Он был сторонником семасиологического подхода к изучению языка, хотя и критиковал его формалистическую разновидность, которую он находил прежде всего у Ф.Ф.Фортунатова и А.М.Пешковского. При этом он стремился полностью освободить грамматику от логических и психологических категорий.

Позиция В.В.Виноградова в лингвистической историографии во многом определила у нас негативное отношение ко многим представителям ономасиологического направления в истории русской грамматики (в особенности, к Н.И.Гречу, Ф.И.Буслаеву, Д.Н.Овсянико-Куликовскому). Оценить по достоинству их концепции, очевидно, мешает также и то обстоятельство, что семасиологическое направление всегда занимало у нас господствующее положение по отношению к ономасиологическому. А между тем в истории западноевропейской грамматики несколько раз происходила смена семасиологических и ономасиологических парадигм [15].

Не следует недооценивать оригинальности Н.И.Греча. Используя идеи зарубежных грамматистов, он был, вместе с тем, одним из первых не только в русской, но и в зарубежной лингвистике, кто стал размышлять не только о дисциплинарной структуре грамматики, но и методологической структуре языкознания. В его «Пространной русской грамматике» мы обнаруживаем такую схему этой структуры:

Сам Н.И.Греч таким образом описывал данную схему: «Из сего явствует разделение науки о языке на следующие части:

«1. Историческая часть: а) изложение общих законов, по коим человек мог и долженствовал составить язык; б) изложение происхождения, начала и постепенного образования языка у известного народа - собственно история языка.

2. Философическая часть: а) изложению общих начал, по коим человек действует в изображении своих ощущений и мыслей посредством звуков голоса - всеобщая грамматика; б) собрание правил, коими известный народ в известное время руководствовался или руководствуется в употреблении дара слова - частная грамматика, например, русская, латинская и т.п.» [16:4]. Как видим, задолго до Ф. де Соссюра автор этих слов пытался провести границу между синхронией и диахронией.

К интерпретации общей грамматики Н.И.Греч подходки с ономасиологической точки зрения [см. 2а]. Эта точка зрения доминирует в его взглядах. Главное назначение языка он видел в том, чтобы быть средством для выражения мыслей вслух [16:2]. При этом он отличал процесс говорения от языка как «довершенной связной системы» [16:3]. Н.И.Греч исходил из следующей дисциплинарной структуры грамматики:

Факт отграничения словообразования от морфологии у Н.И.Греча заслуживает самой высокой оценки, если учесть то обстоятельство, что полное освобождение словообразования от морфологии произойдет в нашей науке через много десятилетий [17].

Даже В.В.Виноградов признавал за Н.И.Гречем талант систематизатора. Этот талант выразился не только в теории, но и в практике описания языкового материала. Возьмем, например, ту область синтаксиса, где он систематизирует представления о словопорядке, которые впервые были изложены еще во второй половине ХVIII века [19].

Н.И.Греч различал два типа словопорядка - естественный (или первоначальный) и измененный. «Первый, - пояснял он, - основан на обыкновенном, естественном ходе наших мыслей; последний сообразуется с различными движениями души говорящего, коими изменяется порядок естественный» [18:428]. При естественном порядке подлежащее стоит в начале предложения. Но иногда на его место ставятся другие члены предложения: «Сей порядок изменяется, когда надлежит обратить внимание на какую-либо часть предложения в особенности; например, в предложении «Велик Бог». Здесь мы не хотим определять качеств божиих, а выказываем одно то, которое в сию минуту более других для нас важно. «Был человек, который утверждал, что науки вредны». Здесь глагол «был» ставится в начале, потому что дело состоит не в человеке, не в качествах его, а в возможности бытия, существования такого человека»[18:430]. Как видим, здесь речь идет о том понятии, которое мы привыкли называть ремой.

Концепция Н.И.Греча - весьма крупное событие в истории ономасиологического направления в русской грамматике. С именем ее автора в первую очередь связано его зарождение в отечественной науке о языке. Вторая волна интереса к ономасиологической грамматике у нас связана с влиянием идей Карла Беккера. Это влияние в яркой форме сказалось на синтаксических взглядах П.М.Перевлесского и П.Е.Басистова.

Весьма примечательно предисловие Петра Мироновича Перевлесского (? - 1866) ко второму изданию его «Начертания русского синтаксиса». Он подчеркивает в нем ономасиологическую установку своей синтаксической концепции. Говоря об изменениях, имеющихся во втором издании, он пишет: «Главное из них - большее сближение образования речи с развитием мысли» [20:3]. Сближение «образования речи с развитием мысля» есть не что иное, как углубление ономасиологической точки зрения на процесс построения предложения в деятельности говорящего.

Указанная точка зрения заявляет о себе в самом определении синтаксиса. Правда, в нем представлен и традиционный нормативизм. Он указывал: «Синтаксис есть та часть грамматики, которая объясняет образование правильной речи. А речь правильна, когда грамматические формы слов, показывающие отношение понятий в предложении и отношение мыслей в сочетании предложений, употреблены согласно с законами общей грамматики и духом родного языка» [20:3].

О том, что у П.М.Перевлесского отсутствует отождествление логики и грамматики, свидетельствует тот факт, что он пользовался понятиями грамматических подлежащих и сказуемых и логических подлежащих и сказуемых. Так, в предложении «Русский, царь созвал дружины для великой годовщины на полях Бородина», с его точки зрения, грамматическое подлежащее - царь, грамматическое сказуемое - созвал, логическое подлежащее - русский царь, логическое сказуемое - созвал дружины для великой годовщины на полях Бородина». С логической точки зрения, выходит, распространенное двусоставное предложение имеет лишь два члена, но с грамматическое точки зрения, кроме соответственных главных членов предложения, оно может содержать и их распространители - второстепенные члены. Ученый писал: «Грамматических членов в предложении четыре (он выделял вслед за К. Беккером лишь два второстепенных члена предложения - определение и обстоятельство - В.Д.), а логических только два: подлежащее да сказуемое» [20:13].

В предисловии к «Системе синтаксиса» Павел Ефимович Басистов (1823-1882) сознательно причисляет себя к сторонникам логического (точнее следовало бы сказать: логической формы ономасиологического) направления в грамматике. Он был убежден, что «русская грамматика тогда только может иметь притязание на форму науки, когда примет за точку своего выхода логические отношения понятий и мыслей» [21:1]. Здесь же он открыто признавал, что исходную систему таких отношений он взял для своего синтаксиса у К. Беккера, авторитет которого был для него непререкаем.

Последовательно ономасиологически П.Е.Басистов подходил к определению предложения и дисциплинарной структуры синтаксиса. Под предложением он понимал «выражение одной мысли» [21:1]. «Синтаксис, - указывал он, - разделяется на две часта: Первая рассматривает логические отношения понятий и выражение этих отношений. Вторая - логические отношения мыслей и выражение этих отношений» [21:7]. В первом случае речь идет о синтаксисе простого предложения, во втором - о синтаксисе сложного предложения.

Следуя за К.Беккером, П.Е.Басистов, как и П.М.Перевлесский, рассматривал предложение в процессе его создания говорящим. На его суждения о членах предложения также оказал влияние В.Ф.Гегелъ. Вот почему при интерпретации главных членов предложения он пользовался категориями бытия, явления и сущности. Так, по поводу подлежащего он писал: «Субъект (подлежащее), как название предмета, которое бытие, явление или сущность мыслится, выражается именительным падежом имени сушествителького» [21:15].

С именами И.С.Рижского, И.Орнатовского, Н.И.Греча, П.М.Перевлесского и П.Е.Басистова связан первый этап ономасиологического направления в русской грамматике - этап его зарождения. Центральное место в нем принадлежит Н.И.Гречу. Второй этап в развитии этого направления - этап становления - связан в первую очередь с именами Ф.И.Буслаева и А.А.Потебни.

Вторая половина XIX века

С легкой руки К.С. Аксакова - Федору Ивановичу Буслаеву (1818-1897) был приклеен ярлык логициста в грамматике. Подобный ярлык был приклеен в немецкой грамматике Г.Штейнталем Карлу Беккеру. Между тем ни К.Беккер, ни Ф.И.Буслаев не отождествляли логику и грамматику. Они лишь настаивали на их тесной связи друг с другом. Отрицание же этой связи ведет к отказу от традиционного истолкования главных членов предложения. У авторов последних академических грамматик русского языка это выразилось в их морфологизации, т.е. в описании их исключительно в морфологических терминах.

В «Исторической грамматике русского языка»(1858) Ф.И. Буслаев следующим образом пояснял отношения между логикой и грамматикой: «Язык служит нам для взаимной передачи мыслей, т.е. представлений, понятий и суждений. Поэтому должно знать: 1) что есть представление, понятие и суждение и 2) как выражаются они в слове для взаимного сообщения мыслей между говорящими. Сведения о первом предмете заимствуются из науки о мышлении, или из логики; сведения же о втором собственно принадлежат грамматике и касаются того, чем язык отличается от мышления и грамматика от логики» [22:253].

Как видим, язык здесь рассматривается с ономасиологической точки зрения, поскольку именно для говорящего он служит для передачи его мыслей слушающему. С данной точки зрения ученый рассматривал и процесс построения предложения. Он писал: «Изучая какой-либо язык, мы обращаем внимание или на отдельные слова, или на взаимное их сочетание. Отдельные слова исчисляются в словаре; законы сочетания слов излагаются в синтаксисе. Отдельным словом означаются представления и понятия о каком-нибудь предмете, свойстве или действии; напр., Нева, быстрый, течь; сочетанием слов выражается целое суждение; напр., «Нева течет быстро»» [22:252]. Мы обнаруживаем здесь намек на две стадии фразообразования - лексическую, состоящую в отборе лексем для создаваемого предложения, и морфолого-синтаксическую, заключающуюся в переводе лексем в словоформы и в завершения предложения.

Ф.И.Буслаев не был последователен в проведении ономасиологической точки зрения на грамматические явления языка. Его морфология по преимуществу семасиологична, а синтаксис - ономасиологичен. Но именно последний составляет лучшую часть его лингвистического наследия.

В интерпретации сущности предложения Ф.И.Буслаев пользовался не только логическими категориями понятия и суждения, но и психологической категорией представления. Вот почему его синтаксическое учение можно образно назвать стартовой площадкой для новой, психологической, формы ономасиологического подхода к изучению языка.

Объяснение сущности предложения у Ф.И.Буслаева имеет не только логическую, но и психологическую подоплеку. Он писал: «Когда судим о каком-нибудь предмете, тогда соединяем понятия с понятиями или понятия с представлениями. Например, «птицы летают», «эта комната обширна». В первом примере понятие «летают» приписывается понятию «птицы»; во втором понятие «обширна» приписывается представлению «эта комната». В первом примере мы судим о птицах, во втором об этой комнате. Предмет, о котором мы судим, называется подлежащим (субъектом). То, что думаем или судим о предмете (о подлежащем), именуется сказуемым (предикатом). Присоединение сказуемого к подлежащему именуется суждением. Суждение, выраженное словами, есть предложение» [22:258]. Не будем спешить с выводом о том, что автор этих слов отождествлял предложение c суждением. Такой вывод нельзя сделать уже потому, что он не расценивал односоставные глагольные предложения (Хочется. Не здоровится) как неполные [там же].

Александр Афанасьевич Потебня (1835-1891) боготворил В.Гумбольдта, но резко отрицательно относился к К. Беккеру. Это выразилось в его стремлении освободить науку о языке от беккеровского «логицизма» и переориентировать ее на гумбольдтовский «психологизм».

С одной стороны, за отправной пункт своей концепции А.А.Потебня принял положение В.Гумбольдта о том, что «язык следует рассматривать не как мертвый продукт, но как созидающий процесс» [23:69]. А с другой стороны, в качестве основополагающего он воспринял гумбольдтовский тезис о том, что «истинное определение» языка может быть только «генетическим» [23:70]. «Гумбольдт, - писал А.А.Потебня, - положил основание перенесению вопроса (о происхождении языка - В.Д.) на психологическую почву своими определениями языка как деятельности, работы духа, как органа мысли» [24:70]. Двойное влияние - психологическое и генетическое - В.Гумбольдта вылилось у А.А.Потебни в психолого-генетическую форму его ономасиологической концепции языка. Генетическая форма ономасиологического подхода к изучению языка представляет собою диахроническую разновидность этого подхода, при которой обращается внимание на создание первичных средств номинации как словообразовательных, так и фразообразователъных (т.е. лексических, морфологических и синтаксических). Синхроническая форма ономасиологического подхода к изучению языка предполагает исследование проблем, связанных с использованием говорящим уже готовых (вторичных) словообразовательных и фразообразовательных средств языка в процессе построения новых слов и предложений. При генетическом подходе изучается происхождение этих средств в языке. Генетическое словообразование отвечает на вопрос о том, как появились в языке первые слова, генетическая морфология - как появились в нем первые словоформы и генетический синтаксис - как в нем образовались первые предложения.

В области генетического словообразования А.А.Потебня был сторонником междометной теории происхождения языка. Предтечу первых слов он видел в первобытных междометиях, т.е. в непроизвольных выкриках, которыми пользовались наши животные предки при выражении того или иного эмоционального состояния. Своим переходом в слова подобные выкрики обязаны долгой психической эволюции наших предков, которая дозволяла им увидеть в них знаки не только для выражения чувств, но и их источников. «Междометие, - писал в связи с этим ученый, - под влиянием обращенной на него мысли изменяется в слово» [24:110].

В области генетической морфологии А.А.Потебня исходил из теории агглютинации Франца Боппа. Он подразделял первообразные корнесловы на две группы. Если Ф.Бопп называл первую из них глагольной, а вторую - местоименной, то А.А.Потебня называл корнесловы первого типа «безотносительными, качественными или объективными», а корнесловы другого типа - «относительными, указательными или субъективными»[25:91]. Первые обозначают объективные реалии безотносительно к говорящему, вторые - в связи с отношением к ним со стороны говорящего. На основе последних формировались, с одной стороны, местоимения, а с другой, - аффиксы, благодаря которым и появились первые словоформы (части речи).

Качественные корнесловы А.А.Потебня расценивал как первобытные причастия. Первоначально они обозначали, по выражению ученого, «безразличную совокупность предмета и действия». Следовательно, они были зародышем будущих имен и глаголов. В связи со способностью наших предков к разложению целостных представлений на отдельные представления появляется необходимость в их специальных обозначениях. Первые части речи стали появляться, по А.А.Потебне, за счет приклеивания некоторых указательных корнесловов к качественным (причастным).

Процесс синтаксической эволюции выглядит у А.А.Потебни как движение от однословных предложений к несколькословным. Так, в дофлективный период в развитии языка первобытные причастия выступали как однословные предложения, выражающие нерасчлененные представления. «Таким образом, слово, предполагаемое лексическою частью (лек-) глагола «летит», - пояснял А.А.Потебня, - означало не действие, взятое отвлеченно, а еще не разложенное восприятие, безразличную совокупность предмета и действия, напр., не полет, приписываемый птице, а летящую птицу без всякого разложения этого явления» [25:90].

Психическая эволюция позволила первобытным людям разлагать целостные восприятия с помощью несколькословных предложений. При этом имя в древности «было, так сказать, гораздо предикативнее; предложение заключало в себе менее единства, основанного на противоположности главных членов, чем нынешнее» [25:96]. Это объяснялось ученым господством в древних языках тенденции к именности предложения (Кий был перевозчик), которая в дальнейшем уступила место к его глагольности (Кий перевозил).

В основе лингвистической концепции А.А.Потебни лежит психологический генетизм. В ХX веке он постепенно исчезает из нашей науки, лишь некоторые его отголоски мы наблюдаем у Д.Н.Овсянико-Куликовского и И.И.Мещанинова.

Первая половина ХХ века

Если А.А.Потебня развивал гумболъдтовское положение о языке как органе образования мысли главным образом в генетическом плане, то Дмитрий Николаевич Овсянико-Куликовский (1853-1920) развивал это положение по преимуществу в синхроническо-динамическом плане, т.е. в плане деятельности говорящего, направленной на создание новых предложений из уже имеющихся в языке соответственных (главным образом - морфологических и синтаксических) средств.

На любую единицу языка Д.Н.Овсянико-Куликовский стремился смотреть как на результат особого речетворческого процесса, «работы мысли», «акта мысли-речи» и т.д. В его концепции ономасиологизм представлен в яркой логико-психологической форме. Именно эта форма ономасиологизма и вызвала резкий протест со стороны В.В.Виноградова, который давал ей такую оценку: «...Овсянико-Куликовский стремился к психологическим медитациям (выше он указывал на «широкую струю «логизма» у него же - В.Д.) и в языке... видел лишь подходящий материал и стимул для этих медитаций и для психологического теоретизирования» [14:110]. А между тем концепцию активной грамматики Л.В.Щербы В.В.Виноградов принимал без какой-либо критики. Следовательно, он не был против ономасиологической грамматики как таковой. Он только не принимал ее логической, психологической или логико-психологической формы. Впрочем, он явно преувеличивал «логицизм» и «психологизм» Д.Н.Овсянико-Куликовского.

Грамматическая концепция Д.Н.Овсянико-Куликовского имеет явную синтаксоцентрическую перспективу. Морфология в ней подчинена синтаксису, это следует из его определения синтаксиса: «Синтаксис есть часть грамматики, занимающаяся изучением употребления (утилизации) слов и их сочетаний в процессах речи-мысли. В нашей умственной жизни и деятельности наибольшая и важнейшая часть процессов речи-мысли принимает форму предложения. Поэтому в синтаксисе на первом плане стоит учение о предложении и его частях и о выражении последних частями речи»[36:31].

С ономасиологической точки зрения Д.Н.Овсянико-Куликовский подходил к определению частей речи. Так, по поводу существительного он писал: «...имя существительное есть часть речи или форма мысли, обозначающая совокупность признаков, т.е. целый предмет» [126:324]. О глаголе в свою очередь он говорил: «...глагол есть часть речи или форма мысли, изображающая признаки производимыми деятельностью предмета» [26:323].

С ономасиологической точки зрения Д.Н.Овсянико-Куликовский подходил к определению предложения. Он писал: «Предложение есть такое слово или такое упорядоченное и осмысленное сочетание слов, которое сопряжено с особым движением мысли, известным под именем предицирования (сказуемости)»[27:38]. Организующую основу предложения он видел в сказуемом, поскольку именно оно - носитель предикативности. «Сказуемое, - указывал он, - это та часть предложения, в которой воплощено предицирующее движение мысли и вместе с там обозначено само содержание, являющееся предметом или целью предицирования»[27:39].

То, что сказуемое должно расцениваться в качестве ведущего фактора, участвующего в создании предложения, Д.Н.Овсянико-Куликовский пояснял на таком примере: «Сочетание слов: эта, картина, мне, очень - не составляет предложения. Но если я присоединю к ним слово «нравится», обладающее предикативностью, то и выйдет предложение: эта картина мне очень нравится» [27:38].

Д.Н.Овсянико-Куликовский стремился рассматривать любое грамматическое явление с точки зрения тех процессов, которые протекают в речемыслителъной деятельности говорящего. Вот почему его концепция имеет подчеркнуто ономасиологическую направленность.

Подобно Д.Н.Овсянико-Куликовскому, Лев Владимирович Щерба (1880-1944) искал свой путь к построению ономасиологической («активной») грамматики. Сам тип этой грамматики был подсказан ему наличием иде-ографических («идеологических») словарей. Он писал: «В лексике мы с давних пор различаем словари, исходящие из звуковой формы слов, и словари, исходящие из значений слов, - так называемые «идеологические» словари... первые обслуживают пассивное изучение языка, а вторые - активное. В соответствии с этим можно и должно отличать и грамматику пассивную и активную. Пассивная грамматика изучает функции, значения строевых элементов данного языка, исходя из их формы, т.е. из внешней их стороны. Активная грамматика учит употреблению этих форм» [28:333].

В состав грамматики Л.В.Щерба включал фонетику, словообразование, морфологию и синтаксис. В каждой из этих дисциплин он наметил семасиологический («пассивный») и ономасиологический («активный») аспекты. Так, по поводу первой из них он говорил: «Она в своем пассивном аспекте выясняет среди пестрого разнообразия произносимого смыслоразличающие звуковые противоположения данного языка; в своем активном аспекте она изучает правила произношения фонем в разных фонетических условиях» [28:57].

Задачи пассивного словообразования Л.В.Щерба связывал с описанием словообразовательных средств языка и их функций на материале уже созданных производных слов. В ведение же активного словообразования он относил «вопрос о том, как можно делать новые слова» [28:51]. Он выделял четыре способа словообразования - морфологический (префиксацию, суффиксацию и т.п.), фонетический («зелень» от «зеленый») словосложение и семантический («ручка» в переносном значении от «ручка» в прямом) [28:52-53].

Изложение морфологического материала в пассивной грамматике Л.В.Щерба предлагал проводить от омонимических морфологических показателей к указанию их семантических функций. Так, отправляясь от окончания «-а», мы можем прийти к выделению следующих функций у этого окончания в русском языке: родительного падежа единственного числа имен существительных мужского и среднего рода (мальчика, окна), именительного падежа множественного числа имен существительных мужского и среднего рода (города, окна), единственного числа кратких прилагательных женского рода (хороша, искрення), настоящего времени .у деепричастий (неся, жужжа) и т.д.»[28:334].

Задачи активной морфологии Л.В.Щерба связывал с созданием словоформ в акте фразообразования. Так, по поводу создания форм родительного падежа имен существительных он писал: «...в плане активной грамматики, придется изложить правила образования форм родительного падежа множественного числа приблизительно в следующем виде: родительный падеж множественного числа образуется посредством нулевого окончания... (книг, земель). Он образуется посредством окончаний «-ов» или «-ей»... (столов, теней)...» [28:338].

Задачи пассивного синтаксиса Л.В.Щерба связывал с описанием различных функций синтаксических средств языка. Он писал: «На долю пассивного аспекта синтаксиса приходится, таким образом, отнести изучение синтаксических значений только синтаксических же выразительных средств - порядка слов, сочетание слов, определенных функций фразового ударения и фразовой интонации»[28:111].

В активном синтаксисе Л.В.Щерба предлагал исходить из тех категорий, которые выражаются в языке с помощью синтаксических средств. Если в пассивном синтаксисе в качестве отправных пунктов выступают определенные синтаксические средства языка, то в активном синтаксисе «рассматриваются вопросы о том, как выражается та или иная мысль» [28:56]. Ученый пояснял это на следующих примерах: «...как, какими языковыми средствами выражается предикативность вообще? Как выражается логическое суждение...? Как выражается независимость действия от воли какого-либо лица действующего?»[28:56].

При разработке своей теории ономасиологической грамматики Л.В.Щерба исходил из целостного представления о речевой деятельности говорящего. В этой теории, вместе с тем, уже намечено отграничение ее структурного аспекта от функционального. В том случае, когда он указывал на то, что в активной грамматике исходят «из потребностей выражаемой мысли», «из мыслей, подлежащих выражению» [28:337; 338], он имел в виду структурный аспект ономасиологической грамматики. Когда же он говорил о том, что активная грамматика учит употреблению языковых форм, он имел в виду ее функциональный аспект. Данные аспекты ономасиологической грамматики четко представлены в грамматической концепции И.И.Мещанинова.

Структурный аспект ономасиологической грамматики представлен у Ивана Ивановича Мещанинова (1883-1967) его теорией понятийных категорий. Вслед за О.Есперсеном он называл понятийными те содержательные категории (качества, количества и т.п.), которые выступают в ономасиологическом исследовании в качестве его отправных пунктов. Русский ученый внес свой вклад в разработку данной теории. Прежде всего это объясняется тем, что он ввел в нее типологический аспект. Он писал: «Одно и то же понятие может быть передано различными средствами, что наиболее наглядно выступает при сравнительных сопоставлениях материалов различных систем языков. В одних языках оно выражается в семантической группировке слов, в других те же нормы отражаются на грамматическом построении слов и словосочетаний в предложении и т.д.» [29:58].

И.И.Мещанинов подводил под термин «понятийная категория» не любое понятие, а лишь то, которое выражается в языке целой системой средств. Он указывал: «Всякое понятие, существующее в сознании человека, может быть передано средствами языка. Оно может быть выражено описательно, может быть передано семантикою отдельного слова, может в своей языковой передаче образовать в нем определенную систему. В последнем случае выступает понятийная категория... Таким образом, не всякое передаваемое языком понятие является понятийною категориею. Ею становится такое понятие, которое выступает в языковом строе и получает в нем определенное построение. Последнее находит свое выражение в определенной лексической, морфологической или синтаксической системе» [29:60-61].

При сравнении разных языков друг с другом обнаруживается, что одна и та же понятийная категория выражается в них неодинаково. «Так, - писал И.И.Мещанинов, - атрибутивность есть понятийная категория, когда она выявляется в языке различными средствам семантики, синтаксиса и морфологии. В инкорпорировании атрибутивность выражается слиянием слов. В монгольских, самоедских и ряде других языков атрибутивность передается местоположением. Здесь выступает грамматическое понятие определения, выражаемое синтаксическими средствами. В индоевропейских языках атрибутивность может передаваться морфологическим оформлением слова» [30:240].

Функциональный аспект ономасиологической грамматики представлен у И.И.Мещанинова в его теории развертывании «основного костяка» предложения. Анализируя предложение А.А.Шахматова «В нашем саду на высоких деревьях ближе к пруду свили себе гнезда какие-то прелестнее птички», он пишет: «Устраняя дополнительные слова, мы в только что приведенном предложении получаем основной костяк с законченным содержанием полного высказывания: птицы свили гнезда» [30:106]. «Основной костяк» предложения, если использовать терминологию Л.Теньера, есть не что иное, как исходная стемма предложения, под которой понимается то структурное состояние главных членов создаваемого предложения, которое предшествует его развертыванию в акте фразообразования за счет различных усложняющих средств и его линейному состоянию в уже созданном предложений.

Основной костяк предложения, по И.И.Мещанинову, развертывается в акте построения нового предложения за счет косвенных дополнений, определений и обстоятельств. Прямое дополнение он расценивал как главный член предложения (свить гнезда), поскольку его употребление в предложении облигаторно, тогда как косвенное дополнение он относил к второстепенным членам предложения, поскольку его употребление в предложении факультативно (свить на деревьях, где дополнение употреблено в роли обстоятельства). По поводу иерархических (стемматических) отношений между членами предложения И.И.Мещанинов писал: «Подлежащее и сказуемое - только главные члены. Определения и обстоятельства - только зависимые. Дополнения синтаксически многофункциональны» [30:217].

С подобным подходом к стемматическому статусу дополнения нельзя не согласиться: облигаторное дополнение, которое употребляется при поливалентных глаголах (читать роман, передать деньги матери), относится к главным членам предложения потому, что оно входит в исходную стемму предложения, а факультативное дополнение, которое употребляется при моновалентных глаголах (горевать о друге, скучать по дому), должно расцениваться, очевидно, как один из второстепенных членов предложения.

«Основной костяк» предложения может развертываться также за счет употребления в роли отдельных членов предложения тех или иных «синтаксических групп» - вплоть до придаточных предложений. И.И.Мещанинов писал: «Такие синтаксические группы могут осложняться в своем развернутом построении и получать свое собственное членение внутри себя, иногда даже с выделением своих подлежащего и сказуемого. В последнем случае член предложения и даже отдельная его часть приобретает строение целого предложения, остающегося все же второстепенным, подчиненным(так называемое придаточное предложение)» [30:218].

Если придаточное, с точки зрения И.И.Мещанинова, «представляет собою член предложения, получивший структуру предложения», то «вводный член предложения», куда у него попадали не только вводные конструкции в привычном смысле этого термина, но и междометия, «стоят близко к отдельному содержанию самостоятельного высказывания. Говорящее лицо выражает ими свое отношение ко всему основному тексту и тем самым в конечном итоге высказывает свое отдельное суждение, которое в силу этого может облечься в построение отдельного предложения» [30:227].

К развертывающим членам предложения И.И.Мещанинов относил деепричастные обороты, выступающие в предложении как эквиваленты придаточных (увидя нас = когда увидели нас). Использование сочинительных союзов, далее, позволяет объединять в создаваемом предложении однотипные члены предложения в однородные, а также создавать сложносочиненные предложения.

Если теория понятийных категорий у И.И.Мещанинова отражает тот момент в речевой деятельности говорящего, когда он стоит перед выбором определенных средств языка для выражения некоторого содержания (структурный аспект ономасиологической грамматики: внеязыковое содержание - языковая форма), то теория развертывания основного костяка предложения направлена у него на изучение проблем, связанных с функционированием тех или иных средств языка в деятельности говорящего, нацеленной на построение нового предложения (функциональный аспект ономасиологической грамматики: языковая система - речь). Указанные аспекты ономасиологической грамматики нашли отражение в теориях Ш.Балли - идентификации и актуализаций, О.Есперсена - понятийных категорий и трех рангов, В.Матезиуса - номинативного и синтаксического актов и др. [7-9]. Каждый из авторов этих теорий, как и И.И.Мещанинов, искал в первой половине нашего века свой путь к построению полной (т.е. структурно-функциональной) ономасиологической грамматики. В наше время А.В.Бондарко предложил свой вариант ономасиологической грамматики межуровневого («системно-интегрирующего») типа. Ее структурный аспект представлен у него теорией функционально-семантических полей, а функциональный - теорией категориальных ситуаций [31].

Дисциплинарная структура грамматики у А.В.Бондарко, как и у Ф.Брюно, в явном виде отсутствует. История ономасиологического направления в русской грамматике XIX-первой половине XX вв. шла по иному пути - по пути грамматики с эксплицитной дисциплинарной структурой. Его приверженцы чаще всего включали в грамматику морфологию и синтаксис (И.С.Рижский, И.Орнатовский, П.М.Перевлесский, Д.Н.Овсянико-Куликовский и др.), однако некоторые из них добавляли к ним словообразование (Н.И.Греч, Ф.И.Буслаев, А.А.Потебня и др.) и фонетику (Л.В.Щерба).

Итак, зарождающийся ономасиологизм приобрел в первой половине XIX в. логическую форму. Во многом это объясняется влиянием «логических» грамматик, созданных в Западной Европе. Мы находим ее в работах И.С.Рижского, И.Орнатовского, Н.И.Греча, П.М.Перевлесского, П.Е.Басистова. Во второй половине XIX в. эта форма ономасиологического подхода к изучению языка продолжает преобладать у Ф.И.Буслаева, однако А.А.Потебня под влиянием В.Гумбольдта придал ему по преимуществу генетико-психологическую форму. В начале XX в. она сменяется у Д.Н.Овсянико-Куликовского логико-психологической разновидностью ономасиологизма. В 30-40 гг. нашего века Л.В.Щерба и И.И.Мещанинов направили его развитие по внутрилингвистическому руслу. В их концепциях к тому же происходит дифференциация структурного и функционального аспекта ономасиологической грамматики.

Литература

1. Mathesius V. Nové proudy a smêry v jazykovêdnem bádáni//Z klasického obdobi Pražske školy 1925-1945. Česk. akad. vĕd Prameny české a slovenské linguistiky. Řada česká. - Pr., 1972. - 2. - S. 5-17.

2. Brunot F. La pensée et la langue. - P., 1922.

3. Есперсен О. Философия грамматики. - М., 1958.

4. Arens H. Sprachwisasnschaft. - München, 1955.

5. Filipec J. Česká synonyma z hlediska stilistiky a lexikologie. - Pr., 1981.

6. Dokulil M. Tvořeni slov v češtinĕ. 1. Pr., 1962.

7. Даниленко В.П. Ономасиологическое направление в истории грамматики // Вопросы языкознания, 1988, №3.

8. Даниленко В.П. Ономасиологическое направление в грамматике. - Иркутск, 1990.

9. Даниленко В.П. Общее языкознание. - Иркутск, 1995.

10. Щерба Л.В. Языковая система и речевая деятельность. - Л., 1974.

11. Ломоносов М.В. Российская грамматика. - СПб., 1755.

12. Рижский И.О. Введение в круг словесности. - Харьков, 1806.

13. Орнатовский И. Новейшее начертание правил российской грамматики на началах всеобщей основанных. - Харьков, 1810.

14. Виноградов В.В. История русских лингвистических учений. - М., 1978.

15. Даниленко В.П. Взаимодействие семасиологических и ономасиологических концепций языка //Лингвистика: взаимодействие концепций и парадигм /Под ред. Д.И.Руденко. - Харьков, 1991. - Вып. 1. - С. 26-31.

16. Греч Н.И. Пространная русская грамматика. - СПб., 1827.

17. Даниленко В.П. Дисциплинарная структура грамматики // Филологические науки, 1992, № 3.

18. Греч Н.И. Практическая русская грамматика. - СПб., 1827.

19. Даниленко В.П. У истоков учения об актуальном членении предложения // Филологические науки, 1990, №5.

20. Перевлесский П.М. Начертание русского синтаксиса. - 2-е изд. - М., 1948.

21. Басистов П.Е. Система синтаксиса. - M., 1948.

22. Буслаев Ф.И. Историческая грамматика русского языка. - М., 1959.

23. Гумбольдт В. Избранные труды по языкознанию. - М., 1984.

24. Потебня А.А. Эстетика и поэтика. М., 1976.

25. Потебня А.А. Из записок по русской грамматике. - Т. 1-2. - M., 1958.

26. Овсянико-Куликовский Д.Н. Синтаксис русского языка //Хрестоматия по истории грамматических учений в России /Сост. В.В. Щеулин, В.И., Медведева. - М., 1965.

27. Овсянико-Куликовский Д.Н. Руководство к изучению синтаксиса русского языка. - 2-е изд. - М., 1909.

28. Щерба Л.В. Языковая система и речевая деятельность. - Л., 1974.

29. Мещанинов И.И. Понятийные категории в языке // История советского языкознания / Сост. Ф.М. Березин. - М., 1981.

30. Мещанинов И.И. Члены предложения и части речи. - М.-Л., 1978.

31. Бондарко А.В. Функциональная грамматика. - Л., 1984.

Учеба:

Экзамены

Галереи:

Языковеды

Философы

Коллеги:

В.Б.Кашкин

И.П.Сусов

А.М.Камчатнов

О.А.Радченко

Полезное:

Грамота Ру

Мир языка

Словарик

Ruthenia

Домой

© Valery Vron 2002