Fais ce que doit, advienne que pourra

Карьера   |   English   |   Разное   |   Интересы   |   Публикации

В.П.Даниленко

Неприкаянный человек

в русской классической литературе

(предисловие к ненаписанной книге)

Вестник факультета филологии и журналистики ИГУ,

2002, вып.1

Русская литература родилась не от радостного творческого избытка, а от муки и страдальческой судьбы человека и народа, от искания всечеловеческого спасения.

Н.А.Бердяев

Какого человека мы называем неприкаянным? Человека, не находящего своего подлинного места в жизни. Это не значит, что он безработный или, как говорили в былые времена, «лишний». Он может оказаться и безработным, и ощущать себя лишним в этом лучшем из миров, но он может быть внешне и вполне благополучны человеком - быть, например, всемирно известным ученым или гениальным писателем. Не во внешнем благополучии или неблагополучии здесь в конечном счете дело! Неблагополучие неприкаянного человека сидит внутри его души!

Неприкаянный человек ищет, но не находит высокого смысла своей (по меньшей мере) жизни, а чаще всего и смысла человеческой жизни вообще. Он в этом, конечно, постоянно сомневается, но вместе с тем и постоянно подозревает, что наша жизнь - по большому счету - «пустая и глупая шутка» (М.Лермонтов). Человек поскромнее может уточнить: не о жизни вообще идет речь, а только о моей личной. Личность же помасштабнее может замахнуться и на жизнь человеческую вообще. Вот, например, от каких слов А.И.Герцена, по свидетельству Н.Н.Гусева, прослезился Лев Толстой, уподобив их «брильянту»:

«Наша жизнь - постоянно бегство от себя, точно угрызения совести преследуют и пугают нас. Как только человек становится на свои ноги, он начинает кричать, чтобы не слыхать речей, раздающихся внутри. Ему грустно - он бежит рассеяться; ему нечего делать - он выдумывает себе занятие; от ненависти к одиночеству он дружится со всеми, все читает, интересуется чужими делами, женится на скорую руку. Кому и эта жизнь не удалась, тот напивается всем на свете: вином, нумизматикой, картами, скачками, женщинами, благодеяниями, ударяется в мистицизм, идет в иезуиты, налагает на себя чудовищные труды, и они ему все-таки легче кажутся, чем какая-то угрожающая, дремлющая внутри его. В этой боязни исследовать, чтобы не увидать вздор исследуемого, в этом искусственном недосуге, в этих поддельных несчастиях, усложняя каждый шаг вымышленными путами, мы проходим по жизни спросонья и умираем в чаду нелепостей и пустяков, не пришедши в себя» (Л.Н.Толстой в воспоминаниях современников. - Т.2.- М., 1960.-С. 323).

Нетрудно догадаться, о какой «угрожающей истине» здесь идет речь, - о бессмысленности жизни. А вот и сам Л.Н.Толстой:

«Всякий человек закован в свое одиночество и приговорен к смерти. "Живи зачем-то один, с неудовлетворенными желаниями, старейся и умирай". Это ужасно! Единственное спасение - это вынесение из себя своего "я", любовь к другому. Тогда, вместо одной, две ставки, больше шансов. И человек невольно, стремясь к этому, любит людей. Но люди смертны, и если в жизни одного больше горя, чем радости, - то тоже и в жизни других. И потому положение все то же отчаянное. Только и утешения, что на миру смерть красна. Одно полное спасение была бы любовь к бессмертному, к Богу. Возможна ли она?» (Толстой Л.Н. Собр. соч. Т.20. Дневники 1895-1910 гг. - М., 1963. - С. 156).

Зачем, зачем, зачем - вот в чем вопрос! «Зачем, - спрашивает все тот же Лев Толстой, - я, такой ясный, простой, добрый, разумный человек, живу в этом запутанном, сложном, злом, безумном мире? Зачем?» (Там же. - С. 407).

Он писал эти слова в последний год своей жизни. С ним он пришел в этом мир и с ним же и ушел из него. «А для лучшего, милок», - ответил бы какой-нибудь Лука. И неприкаянному человеку об этом приходилось слышать, но «Зачем?» в его душе вс-таки болит и болит.  Но самое любопытное, что он как будто даже и привыкает к нему и к боли от него, а иногда даже начинает думать, как В.В.Розанов: «Болит душа, болит душа, болит душа... И что делать с этой болью - я не знаю. Но только при боли я и согласен жить... Это есть самое дорогое мне и во мне».

Это не мазохизм. «Самое дорогое» потому, что за болью, о которой говорил В.В.Розанов, стоит вопрос-то далеко не праздный, -пусть мучительный, пусть изнуряющий, но вместе с тем и возвышающий русскую душу над прагматической действительностью. Вопрос этот: «Зачем?» В России он заканчивался для многих ничем иным, как неприкаянностью - может быть, самой главной героиней русской классической литературы.

Представлены, конечно, в русской классической литературе и герои «прикаянные», т.е. люди, нашедшие свое место под солнцем: пушкинская Татьяна, гоголевский Чичиков, гончаровский Штольц, тургеневский Базаров, Алеша Карамазов у Ф.М.Достоевского, Дмитрий Нехлюдов у Л.Н.Толстого, Павел Власов и его мать у А.М.Горького. Но отчего же так случилось, что более выразительными, более яркими в нашей литературе в конечном счете оказались герои неприкаянные? Не то, например, у французов. У них на первом месте стоят герои, знающие, чего они хотят, - у Стендаля, у Бальзака, у Золя... Русским же писателям оказался милее человек по преимуществу неприкаянный. Об этом говорят даже названия многих их сочинений: «Евгений Онегин», «Герой нашего времени» (т.е. Печорин), «Обломов», «Рудин», «Дядя Ваня», «Клим Самгин» и др. Целую обойму неприкаянных дали нам Ф.М.Достоевский и Л.Н.Толстой.

Ответить на вопрос «Как жить?» намного сложнее, чем на вопрос «Зачем жить?» Последний направлен на цель (смысл) жизни, а первый -на средства ее достижения. Найти смысл жизни - дело многотрудное. Недаром известный русский философ Иван Ильин советовал: «"Как" земной жизни развивается безостановочно, успешно. Но "зачем" земной жизни незаметно затерялось. Да, незаметно: было лишь несколько столетий духовной рассеянности. Это так, как если бы человек, который страдает рассеянностью, играл в шахматы и выработал для себя дальновидный, сложный план, осуществление которого уже наполовину завершено; и вдруг - он забывает свой план. «Прекрасно! Но для чего я все предпринимал? Чего я, собственно, этим хотел?!». У большинства современников этот вопрос и не доходит до сознания. Они ничего не знают о «зачем?» жизни, как не замечают и то, что они невежественны» (Ильин И.А. Собр. соч., т.З. - М., 1994. - С. 213.).

Но только ли современники И.А.Ильина оказались в стороне от вопроса «Зачем?» И только ли невежественные? И легче ли тем, кто живет с ним, но не может найти удовлетворительного ответа на него?

И.А.Ильин писал: «Несчастье современного человека велико: ему не хватает главного - смысла жизни» (Там же. - С. 214). Несчастье человека, не нашедшего себя, как мы понимаем, не укладывается в прокрустово ложе современности. Оно, как кажется, мучает людей с давних пор - с тех пор, как у самых интеллектуальных их представителей появилась потребность в осмыслении своего назначения на земле.

Идет время, меняется жизнь, одно поколение приходит на смену другому, но неизменным остается один - немногочисленный - род людей среди них - тех, кто ищет высокий смысл человеческой жизни. Но немногие и из них его находят. Большая же часть из этого рода людей оказывается у разбитого корыта неприкаянности. Нашей планете, как утверждают ученые, 5 миллиардов лет. Жизнь же на ней эволюционировала в течение 3,5 миллиардов лет. А возраст человечества - 2-3 миллиона лет. Какой же вывод отсюда следует?

Мы очень молоды. Мы, люди, находимся даже не в подростковом возрасте, а в младенческом. Что такое 2/3 миллиона лет по сравнению с 3,5 миллиардами?

Мы - младенцы-несмышленыши. Но среди нас есть и были люди более зрелые - те, кто смог подняться до поиска высокого смысла жизни. Этот смысл не может не быть эволюционным. Только в том случае, если каждый из нас станет проводником эволюции, мы имеем шанс повзрослеть, чтобы сделать себя лучше - умнее добрее, веселее, богаче, счастливее. Так стоит ли нам - на этом фоне - жалеть неприкаянных? Их не жалеть надо, а благодарить: они - лучшие из нас. Они - первопроходцы. Они - пионеры. Среди людей, успокаивающихся на удовлетворении своих биологических потребностей, видящих в нем всепобеждающий смысл своей жизни и идущих ради него на бесчисленные сделки с совестью, жили и те, кто эволюционировал как человек дальше других, стал взрослее (в эволюционном смысле!), сумев созреть до поиска своего высокого назначения на Земле. Что же из того, что вопрос «Зачем?» для многих из них оказывался непосильным? Но они искали ответ на него в том числе и для нас в то время, как большинство жило и живет биологически по преимуществу, находясь в младенческом (в эволюционном смысле!) состоянии, не далеко оторвавшись от наших животных предков. Но не будем спешить с презрением к «биологическому большинству»: во-первых, потому что «не судите, да не судимы будете», а во-вторых, какие претензии могут быть к двух- или трехлетнему, скажем для сравнения, младенцу?

Вспомним, чему больше всего радуются родители. Они радуются не только тому, что их ребенок жив и здоров, но и его приобщению к культуре - его рисункам, его языковым навыкам, его доброте и т.п. Подлинно эволюционистская позиция по отношению к людям - в том числе и ко взрослым - есть позиция родительская (отеческая, материнская). Об этом тем более полезно постоянно помнить, что в каждом из нас борьба между интересами духа и интересами тела происходит на протяжении всей жизни с переменным успехом. Вывод отсюда следует только один: поменьше терзать себя мыслью о несовершенстве рода человеческого, да побольше хвалить его конкретных представителей за их высокие духовные устремления. Можно, в частности, оценить эволюционный возраст современного человечества - в качестве поощрения - не как младенческий, а как подростковый. Как это делал, например, Максим Горький, когда он писал: «Человек все еще во многом зверь, но вместе с этим он - культурно - все еще подросток, и приукрасить его, похвалить - весьма полезно: это поднимает его уважение к себе, это способствует развитию в нем доверия к своим творческим силам. К тому же похвалить человека есть за что - все хорошее, общественно ценное творится его силою, его волей» (Горький М. Собр. соч. в 16 томах. - М., 1979. - Т. 16. - С. 288).

Приведенные слова мы нашли в статье М.Горького «О том, как я учился писать». В них выведена, по мнению ее автора, специфика романтического метода в искусстве. А между тем эти слова имеют отношение не только к искусству, но и к культуре в целом. Более того, в них схвачена одна из существенных черт эволюционистского мировоззрения: без гуманного, поощрительного отношения человека к человеку культурная эволюция невозможна. Напротив, утрата подобного отношения ведет людей к инэволюции, к их биологизации, к торжеству зверского начала в человеке над собственно человеческим, культурным.

Эволюционистская интерпретация романтизма у М.Горького вовсе не случайна. Он был вполне состоявшимся эволюционистом, т.е. видел в современном мире результат его многомиллионного развития. Подобный, эволюционистский, взгляд он распространял прежде всего на культуру, в особенности восхищаясь выдающимися деятелями науки и искусства. Организация им издания книг о «жизни замечательных людей» (ЖЗЛ) - вовсе не случайный эпизод в его биографии. Сам он был образцом культурной эволюции. Его любовь к выдающимся деятелям культуры не была слепой. Достаточно в связи с этим напомнить, как резко он критиковал Толстого и в особенности Достоевского за их призыв к смирению. Не раб, а свободный человек был его идеалом. Первый пассивен в культурогенезе, а второй активен, созидателен, продуктивен. Первого он изобразил в образе «мещанина», а второго он считал «самым великим чудом мира и творцом всех чудес на земле» (там же. - С. 293). Именно такой человек - человек-творец, человек-созидатель, Человек с большой буквы - «создает культуру, которая есть наша, нашей волей, нашим разумом творимая «вторая природа»» (С. 283). Человек с большой буквы, как мы понимаем, есть эволюционный идеал! Он всегда впереди, но ближе к нему продвигаются люди свободного творческого труда. Свободного между прочим, и от «пакостной власти копейки» (с. 298).

Безволие - вот главное препятствие на пути к Человеку. Человек с большой буквы - это человек, умеющий реализовывать свою, человеческую, сущность. Но даже и в тех, кто уходит дальше других на пути к Человеку, живет человек с маленькой буквы, волей случая оказавшийся в таком-то времени и в таком-то пространстве. У индивидуального человека вечность позади - до его рождения - и вечность впереди - после его кончины. Его окружает бесконечное пространство слева и справа, сверху и снизу, впереди и сзади. Вот почему - в окружении вечности и бесконечности - его нередко посещают мысли, лучше всего выраженные Блезом Паскалем еще в XVII веке. Вот как их резюмировал Евгений Лебедев: «Я вижу эти ужасающие пространства вселенной, которые заключают меня в себе, я чувствую себя привязанным к одному уголку этого обширного мира, не зная, почему я помещен именно в этом, а не другом месте, почему то короткое время, в которое дано мне жить назначено именно в этой, а не в другой точке целой вечности, предшествующей мне и следующей за мной. Я вижу со всех сторон только бесконечности, которые заключают меня в себе, как атом; я как тень, продолжающаяся только мгновение и никогда не возвращающаяся. Все, что я сознаю, это только то, что я должен скоро умереть; но чего я больше всего не знаю, это смерть, которой не умею избежать. Как я не знаю, откуда пришел, так же точно не знаю, куда уйду... Вот мое положение: оно полно ничтожности, слабости, мрака» (Лебедев Е. Михаил Васильевич Ломоносов. - Ростов н/Д, 1997.- С. 148). Вот и выходит, что там, где «я» индивидуальное, сознание своей ничтожности, а там, где «я» родовое, - приобщение к Человеку, к человечеству, которое имеет больше шансов на вечность, чем отдельный человек. Вот и выходит, что жить нужно не столько «я» индивидуальным, сколько «я» родовым, т.е. быть Человеком. В этом и состоит высший смысл человеческой жизни. Быть Человеком - значит вписаться в культурогенез, в многовековой процесс гоминизации. А если не очень-то выходит? Остается быть неприкаянным. Таким по преимуществу и был излюбленный герой русской классической литературы - от пушкинского Евгения Онегина до вампиловского Виктора Зилова.

Экзамены

Языковеды

Философы

Домой

© Valery Vron 2002