Fais ce que doit, advienne que pourra

Карьера   |   English   |   Разное   |   Интересы   |   Публикации

Валерий Петрович Даниленко

Inhaltbezogene grammatik

в лингвистической системе

Л.Вайсгербера

В статьях Grammatik im Kreuzfeuer «Грамматика под перекрестным огнем» (1950-1951) и Der Mensch im Akkusativ «Человек в аккузативе» (1957-1958), а также книге Die vier Stufen in der Erforschung der Sprache «Четыре ступени в исследовании языка» (1963) Л.Вайсгербер изложил свой взгляд на систему языкознания. К этому времени он уже преодолел чересчур буквальное истолкование слов В.Гумбольдта о том, что «язык не есть продукт деятельности (ergon), а деятельность (energia)» (1;70), и признал в языке не только энергейю, как раньше, но и эргон. Вот почему в основе его системы языкознания лежит дихотомия «эргоническое (статическое) языкознание – энергейтическое (динамическое)». В первом случае язык рассматривается как «продукт деятельности», а во втором – как «деятельность».

Гумбольдтовский термин «деятельность» (энергейя) в применении к языку Л.Вайсгербер понимал вовсе не как синоним к обозначению речевой деятельности, а как силу (энергию), которая воздействует на познавательную и практическую деятельность его носителей и которая присутствует в языке как возможность, но от которой в эргоническом языкознании абстрагируются, обращая внимание на устройство языка как таковое, зато при энергейтическом рассмотрении языка именно эту силу и делают предметом исследования.

Как эргоническое рассмотрение языка, так и энергейтическое Л.Вайсгербер предлагал проводить с точки зрения двух подходов. В первом случае речь идет о подходах, ориентированном на звуки (lautbezogene) и ориентированном на содержание (inhaltbezogene). Они составляют первую и вторую ступени познания языка. В случае же с энергейтическим языкознанием мы имеем дело с подходами, ориентированным на возможность (leistungbezogene) и ориентированным на воздействие (wirkungbezogene). Они составляют третью и четвертую ступени познания языка.

Истолкование терминов laut-, inhalt-, leistung- и wirkungbezogene заслуживает особого внимания. Так, И.П.Сусов интерпретирует их следующим образом: “…а) грамматика, ориентированная на звуки или структуры (формы); б) грамматика, ориентированная на содержания (семантически обусловленная организация лексики и лексические поля); в) грамматика, ориентированная на функции (Leistungen), изучающая процесс умственного освоения мира через посредство языка; г) грамматика, ориентированная на результаты действия (Wirkungen) в жизненной практике языковой общности» (2). В свою очередь О.А.Радченко объясняет два последних термина таким образом: leistungbezogenе – “ориентированный на исследование возможностей языковых средств», wirkungbezogene – «ориентированный на их воздействие на сферы культуры» (3;219).

В своей докторской диссертации (4;313) я предложил следующее истолкование анализируемых терминов: lautbezogene - семасиологический, inhaltbezogene – ономасиологический, leistungbezogene – когнитивный и wirkungbezogene – прагматический. Данное истолкование терминов, о которых идет речь, согласуется с их реальным наполнением в работах автора: на первой ступени познания язык изучается с семасиологической точки зрения, т.е. с точки зрения получателя речи (эту ступень Л.Вайсгербер приписывал традиционной семасиологической (“формальной”) грамматике), на второй ступени познания язык исследуется с ономасиологической точки зрения, т.е. с точки зрения отправителя речи (в разработке этой ступени Л.Вайсгербер видел цель своей грамматики, ориентированной на содержание (inhaltbezogene Grammatik), на третьей ступени познания изучается когнитивная функция языка и, наконец, на четвертой – его прагматическая функция.

Только в случае с двумя первыми степенями лингвистического познания, как видно из моей интерпретации вайсгерберовского анализа языка, мы имеем дело с грамматикой в собственном смысле этого слова, тогда как третья ступень представляет собою лингвоэпистемологию, а четвертая – лингвопраксеологию. Однако сам Л.Вайсгербер не проводил границы между грамматикой и философией языка (ergo, между внутренней и внешней лингвистикой), куда входят лингвоэпистемология и лингвопраксеология. Между тем этого требует принцип строгого дисциплинарно-методологического подхода к нашей науке, настойчивым пропагандистом которого я пытаюсь быть не первый десяток лет. Обоснованию этого подхода, в частности, посвящены моя докторская диссертация (4) и курс лекций по общему языкознанию (5). Уж не имеем ли мы здесь дело с ситуацией, о которой сказано: глас вопиющего в пустыне?

Чтобы подчеркнуть единство своей четырехступенчатой системы языкознания, Л.Вайсгербер демонстрировал его на примере анализа конкретного языкового материала. Так, в статье “Грамматика под перекрестным огнем” он пытался провести его на примере пассива. Схема этого анализа выглядит вкратце следующим образом.

1. Первая ступень. Эта ступень анализа исследует формальную сторону пассивной конструкции. Она призвана показать, по каким глагольным формам мы ее распознаем. Этими формами, как известно, являются формы страдательного залога. Однако не все глаголы их имеют (blitzen “сверкать”, geschehen «происходить» и т.п.).

2. Вторая ступень. Эта ступень анализа исследует содержательную сторону пассива. Она призвана продемонстрировать, из какого содержания исходит говорящий, избирающий для описания определенных ситуаций не активную, а пассивную конструкцию. Эта ситуация, как известно, предполагает выдвижение на первый план не субъекта действия, а его объекта.

3. Третья ступень. Данная ступень анализа призвана объяснить, каким образом пассив влияет на наше познание мира. Оказывается, что на мир мы смотрим либо сквозь призму актива, что бывает чаще, либо сквозь призму пассива. Мир в пассиве предстает перед нами в виде выдвижения на первый план объектов, на которые направлены действия, но которые сами его не производят.

4. Четвертая ступень. Заключительный этап в анализе пассива направлен на обнаружение того влияния, которое оказывает пассив на практическую жизнь человека. В нем, как и в языке в целом, заложена определенная прагматическая сила, которая воздействует, в частности, на автора научного текста, который часто предпочитает говорить о себе, используя пассивные конструкции (напр., вместо «как я сказал выше» – «как сказано (мною, а то и - нами) выше». Скромность автора научного текста в некоторой мере объясняется здесь влиянием научного стиля языка, закрепившего авторский пассив.

Как видим, собственно грамматическими (внутрилингвистическими) здесь оказались только две первые ступени анализа, тогда как две последних – лингвофилософскими (внешнелингвистическими). На разработку второй ступени познания языка была направлена у Л.Вайсгербера в первую очередь его грамматика, ориентированная на содержание (inhaltbezogene Grammatik). Два первых издания этой грамматики вышло в 50-х годах, а третье – в 1962 (6). В этой книге Л.Вайсгербер излагает свое грамматическое кредо.

Если ономасиологизм лингвоэпистемологии и лингвопраксеологии Л.Вайсгербера распознается сравнительно легко, поскольку когнитивную и прагматическую силу языка он обычно демонстрировал на деятельности говорящего, то ономасиологическую природу его грамматики, ориентированной на содержание, обнаружить труднее. Это связано с особой формой ее ономасиологизма. Эту форму можно назвать стыдливым (имплицитным) ономасиологизмом. Она проистекает из убеждения ее автора в том, что грамматика, направленная на изучение содержательного строя языка, должна исходить не их объективной действительности, которая отражается в языке, а из содержательной стороны языка как таковой. Эту тенденцию в концепции Л.Вайсгербера, которая имеет место и в его философии языка, можно назвать содержательно-языковым имманентизмом. Она стала результатом выдвижения на первый план в его теории языковой картины мира не ее объективной (универсальной) основы, т.е. внешнего мира, а точки зрения на мир, определяющей ее субъективно-национальную (идиоэтническую) специфику.

Л.Вайсгербер следующим образом утверждал содержательно-языковой имманентизм (=стыдливый ономасиологизм) полевой методики в своей грамматике: «Для полевого подхода решающее значение имеет то, что выводы о строении языковой картины мира следует извлекать из законов строя самого языка» (3;233).

Стремлением к содержательно-языковому имманентизму объясняется отношение Л.Вайсгербера к подходу, который он обозначил как sachbezogene (ориентированный на вещи). Этот подход он усматривал в концепции вещей и слов у Гуго Шухарда и в идеографическом словаре Франца Дорнзайфа. Признавая некоторую вспомогательную роль за этим подходом по отношению к своей теории языка, Л.Вайсгербер оценивал его в целом отрицательно. Его не устраивал в нем его исходный пункт: в качестве отправного пункта в ономасиологических исследованиях Г.Шухарда и Ф.Дорнзайфа выступают вещи, т.е. внешний мир, тогда как Л.Вайсгербер видел источник своих наблюдений за содержательным строем языка в самом языке.

Как говорил Герман Гессе, правда в ином контексте (7;38), действительность обладает одним непременным свойством: со свойственной ей настырностью, как бы мы от нее ни отбивались, она всегда сумеет заявить о себе. Эту мысль великого художника вполне уместно вспомнить в связи со стыдливым ономасиологизмом Л.Вайсгербера. Каждому ясно, что структура любого поля в языке задается не столько точкой зрения на соответственный фрагмент внеязыковой (объективной) действительности, сколько структурой самого этого фрагмента. Так обстоит дело и с полем родства, и с полем голосов животных, и с полем мастей лошадей и с каким угодно другим полем, что попадали в предметную область исследовательского внимания Л.Вайсгербера. А он между тем «стыдился» принять в качестве отправного пункта своей лингвистической теории именно внеязыковое содержание, именно объективную действительность, которая, тем не менее, как бы он от нее ни отбивался, в языковой картине мира не может не заявить о себе. Внеязыковая действительность все равно выступала в его концепции языковой картины мира в качестве ее отправного пункта. Вот почему эта концепция должна быть охарактеризована как ономасиологическая.

В лингвистической концепции Л.Вайсгербера в целом и в его грамматике, ориентированной на содержание, в частности в качестве основного направления исследования выступает переход «внеязыковое содержание – языковая форма», тогда как переход «языковая система – речь» у Л.Вайсгербера остался без особого внимания. Это значит, что его концепция является структурно-ономасиологической. Функционально-ономасиологический аспект в ней остался неразработанным. Эта концепция прямо противоположна психомеханике Гюстава Гийома, в которой, наоборот, выдвинут на первый план лишь функциональный аспект ономасиологической грамматики.

В центре структурно-ономасиологической грамматики Л.Вайсгербера находится лексикология. Подобно И.А.Бодуэну де Куртенэ, Ф. де Соссюру и В.Матезиусу, немецкий ученый включал лексикологию в состав грамматических дисциплин. Увы, в общепринятом мнении лексикология и до сих пор противопоставляется грамматике. И до сих пор лексическое значение слова противопоставляется грамматическому. И до сих пор под грамматической формой слова имеют в виду только одну из его форм – морфологическую, не обращая внимания на другие формы слова – лексическую и синтаксическую. На отгороженность от грамматики лексикология будет обречена до тех пор пока наша наука не сумеет освободиться от того представления о дисциплинарной структуре грамматики, которое было выработано в античные времена еще александрийцами (8). Грамматический статус она приобретет лишь в том случае, если грамматическая наука с достаточной ясностью осознает предмет своего исследования. Этим предметом является словообразование и фразообразование (предложениеобразование). А может ли, в частности, процесс построения нового предложения обходиться без лексем (слов)? Как предложения нет без слов, так не может быть и грамматики без лексикологии. Или иначе: грамматика без лексикологии все равно что предложение без слов.

Ведущее положение лексикологии в грамматике Л.Вайсгербера объясняется господством в ней полевой методики. Понятие поля пришло в словообразование, морфологию и синтаксис из лексикологии.

Термин «поле» (Feld) употреблял в статье «Система языковедения» К.В.Л.Хайзе еще в 1856 году. В XIX веке его употребляли также Э.Тегнер, К.Абель и др. (3;221), однако современное звучание он приобрел благодаря книге «Немецкий словарь в смысловой сфере разума» Йоста Трира (1928). Он писал в ней: «Целесообразно во всех лингвистических исследованиях, связанных со смысловыми сферами более высокого порядка, исходить не из отдельного слова или отдельного понятия, а из того, что можно назвать лексическим полем (Wortfeld), то есть из совокупности всех принадлежащих к той же смысловой сфере слов» (3;227).

Л.Вайсгербер откликнулся на процитированную книгу Й.Трира восторженной рецензией. Он расценил ее как эпохальное событие в немецкой грамматике, которое позволит написать «полевую историю словаря» (3;227). Сам Л.Вайсгербер стал употреблять термин «поле» в своих работах начиная с 30-х годов. С тех пор полевая методика стала господствовать в его грамматических штудиях. Он распространил ее на все разделы своей грамматики, ориентированной на содержание, – словообразование, лексикологию, морфологию и синтаксис.

СЛОВООБРАЗОВАНИЕ

Что такое поле в лингвистике? Группировка языковых единиц, объединенная общим значением. В словообразовательной системе языка имеется два типа полей – словообразовательные станы (Wortstanden) и словообразовательные ниши (Wortnischen). В первом случае речь идет об объединении в одну группировку производных слов, имеющих общее значение, а во втором – об объединении в одну группировку словообразовательных средств, имеющих общее значение.

В качестве примера словообразовательных станов Л.Вайсгербер приводил группы слов, производных от цветообозначений. Так, в Grundzüge einer inhaltbezogenen Grammatik «Основах грамматики, ориентированной на содержание» (6;257), помещена таблица, демонстрирующая отсутствие полной симметрии в структуре цветовых словообразовательных станов. Так, от rot «красный» в немецком языке образованы слова rötlich «красноватый» и röten «делать красным». Подобную картину мы обнаруживаем и с производными словами от weiβ «белый» и schwarz «черный». На месте же аналогичных производных от violett “фиолетовый” мы обнаруживаем лакуны. Подобным образом обстоит дело и с производными словами от rosa «розовый» и lila «лиловый».

Структура однотипных словообразовательных станов в разных языках оказывается своеобразной. Так, в русском языке отсутствуют глаголы со значениями «делать красным» (краснить?) и «делать желтым» (желтить?), «делать коричневым» (коричневить?), тогда как в немецком такие глаголы имеются (röten, vergilben, bräunen).

В качестве примера словообразовательной ниши может приведено поле, объединенное значением орнативности (снабженности). В поле орнативности в немецком языке входят приставки be- ver- и ein- (be-flügeln «окрылять», ver-golden «позолотить», ein-fetten “смазывать”), и суффиксы –ig- и –ier- (band-ig-en «усмирять», uniform-ier-en «обмундировать») и др. (6;224). Сравнение с русским языком и здесь показывает нам наличие некоторых несовпадений с немецким. Так, в немецком слова со значениями «усмирять» и «обмундировать» образованы суффиксальным способом, а в русском – префиксо-суффиксальным.

ЛЕКСИКОЛОГИЯ

В своих многочисленных трудах Л.Вайсгербер чаще всего анализировал лексические поля. Мы найдем в них анализ и поля количества, и поля «голосов» животных (рычать, мяукать, щебетать и т.п.), и поля мастей лошадей, и поля обоняния, и поля вкуса, и поля стирки и мытья и др., но излюбленными для него были поля цвета и родства. Их анализ проходит чуть ли не через все его научное наследие.

Описание лексических полей имело у Л.Вайсгербера идиоэтническую сверхзадачу. Оно было направлено на подтвержение национального своеобразия той или иной языковой картины мира и на указание ее неминуемого воздействия на познавательную деятельность ее носителей. С данной точки зрения и следует воспринимать многочисленные пассажи в его книгах, подобных этому: «Ведь словарь какого-либо языка располагает запасом слов для каждой области жизни. Это означает, что переработка этой области проходила под определенным количеством точек зрения и должна соответственно тем же образом заново предприниматься каждым, кто изучает этот язык. Предположим, к примеру, что некий язык имеет десять названий цветов; тогда в языке присутствуют не только эти десять имен цветов, но и десять относящихся к ним понятий; ведь весь цветовой спектр разделен на эти десять слов, и всякий, изучающий этот язык, вынужден воспринять это членение и повторить его для себя. Не являются тогда эти десять понятий точно такими же надличностными действенностями, как и те десять имен? Если бы в этом языке было двадцать цветовых слов, то каждый, кто изучал бы этот язык, был бы поневоле вынужден вместе с двадцатью названиями цветов усваивать и двадцать цветовых понятий, с помощью которых он квалифицировал бы свои ощущения. Или же: в некоем языке имеются двенадцать слов, описывающих отношения родства; это означает, что с помощью данных обозначений весь круг родственников понятийно расчленяется совершенно определенным образом; всякий, кто врастает в этот язык, вынужден строить свое видение мира в соответствии с этим предначертанным в родном языке способом» (9;74).

Структурная асимметричность между однотипными полями имеет место не только между разными языками, но и между разными периодами в истории одного и того же языка. Так, Л.Вайсгербер обнаружил, что в средневерхнемецком, в отличие от современного немецкого, имелись специальные лексемы для обозначения брата матери (oheim), брата отца (vetere), сестры матери (muome) и сестры отца (base). В дальнейшей истории немецкого языка данный фрагмент лексического поля родства был разрушен. На его месте появились французские заимствования Onkel «дядя» и Tante «тетя», которые, однако, расчленяют описываемую область родства с меньшей дифференцированностью, чем это было в средневерхненемецком.

МОРФОЛОГИЯ

Полевая методика использовалась Л.Вайсгеребером и в морфологии. Он применял ее при описании как частей речи, так и их категорий.

Любая часть речи может расцениваться в качестве общеморфологического поля, поскольку слова, принадлежащие к ней, объединяются определенным категориальным значением – субстанции, качества, процесса и т.д. Стало быть, мы вправе говорить, например, о существительном как о субстанциальном поле, о прилагательном – как о квалификативном поле, о глаголе – как о процессуальном поле и т.д. Более того, Л.Вайсгербер считал возможным говорить о соответственных – субстантивной, адъективной, вербальной (глагольной) и т.п.- картинам мира. Это значит, что сквозь призму существительного мы видим мир с одной точки зрения (субстанциальной), сквозь призму прилагательного – с другой (квалификативной), сквозь призму же глагола – с процессуальной точки зрения. Так, одно дело, например, воспринимать хромоту сквозь призму прилагательного и другое – сквозь призму глагола: «хромой» и «хромать» – не совсем одно и тоже. Как правило, прилагательное указывает на устойчивый, постоянный признак, а глагол – на временный, преходящий.

Своеобразие языков на морфологическом уровне заявляет о себе, с одной стороны, на отсутствии количественного совпадения частеречных полей в разных языках, а с другой, на качественной асимметрии их категориальных (внутричастеречных, частноморфологических) полей. Так, в индоевропейских языках отсутствует симметрия в области падежных полей. Немецкий датив, например, обслуживает зону сразу четырех падежей, имеющихся в других языках, - не только датива, но также локатива, инструментива и аблатива (другие примеры см.: 4;319). Область падежных отношений, таким образом, членится в разных языках соответственными морфологическими формами по-своему. Но подобным образом обстоит дело и со всеми другими морфологическими формами. Если лексемы членят мир, используя свои возможности, то морфологические формы слова членят его, используя свои, более ограниченные, чем у лексем, возможности.

СИНТАКСИС

По-своему разные языки членят мир и с помощью синтаксических полей, которые включают в себя различные типы конструкций (планов предложения), но объединенные одним ситуативным значением. В синтаксисе изучается такое членение мира, которое предполагает его деление не на отдельные фрагменты, как это делают слова, а на элементарные ситуации, что доступно лишь синтаксическим конструкциям. В основе синтаксического членения мира лежат определенные типы ситуаций, описываемых предложениями.

Один и тот же тип ситуации может обслуживаться в языке различными синтаксическими конструкциями. Например, ситуация «субъект действия + действие + объект действия» может обслуживаться как активными конструкциями, так и пассивными. Среди конструкций, входящих в определенное синтаксические поле, в разных языках, с одной стороны, имеются изоморфные синтаксические конструкции, а с другой, - специфические для конкретного языка. Л.Вайсгербер, разумеется, обращал внимание на наличие таких конструкций в немецком языке, которые он расценивал как специфические лишь для этого языка. Такие конструкции он обнаружил, в частности, среди предложений, выражающих желание и волеизлияние (6;387).

Итак, inhaltbezogene Grammatik Лео Вайсгербера составляет лишь часть его лингвистической системы в целом. Эта система является четырехступенчатой. Ее первую ступень составляет lautbezogene (семасиологическая) грамматика, вторую ступень – inhaltbezogene (ономасиологическая) грамматика, третью – leistungbezogene (когнитивное, лингвоэпистемологическое) рассмотрение языка и четвертую – его wirkungbezogene (прагматическое, лингвопраксеологическое) рассмотрение. В области исследовательского внимания Л.Вайсгербера находились три последних ступени языкового познания. В каждой из них преобладал тот подход, который мы охарактеризовали как стыдливый (скрытый, имплицитный) ономасиологизм. Он приобрел у него лишь структурную перспективу. Вот почему его лингвистическая концепция в конечном счете должна квалифицироваться как структурно-ономасиологическая или как ономасиологический структурализм.

Сверхзадача лингвистической теории Лео Вайсгербера направлена на выявление в языке той картины мира, которая сформировалась в нем, благодаря усилиям народа, создававшего этот язык. Автор этой теории неутомимо подчеркивал национальное (идиоэтническое) своеобразие картины мира, заключенной в том или ином языке, которое он выводил в конечном счете не из особенностей внешнего мира как такового, а из точки зрения говорящего на данном языке народа. В любом языке он видел мощную силу, воздействующую на познавательную и практическую деятельность его носителей. Он был убежден в том, что родной язык задает человеку определенное направление в его духовном освоении мира. Вот почему он уподоблял этот язык пути, по которому каждый из нас идет к постижению мира со своим народом. Язык, с его точки зрения, есть «путь, которым сообщество осуществляет свое специфическое духовное предназначение» (3;165).

ЛИТЕРАТУРА

1. Гумбольдт В. Избранные труды по языкознанию. – М., 1984.

2. Сусов И.П. Язык и этнос // Мир слова русского / www.rusword.com.ua.

3. Радченко О.А. Язык как миросозидание. Лингвофилософская концепция неогумбольдтианства. Т.1.- М., 1997.

4. Даниленко В.П. Ономасиологическое направление в грамматике.- Иркутск, 1990.

5. Даниленко В.П. Общее языкознание. Курс лекций. – Иркутск, 1995.

6. Weisgerber L. Grundzüge einer inhaltbezogenen Grammatik. – Düsseldorf, 1962.

7. Гессе Г. Избранное.- М., 1977.

8. Даниленко В.П. Дисциплинарная структура грамматики // Филологические науки, 1992, № 3.

9. Вайсгербер Л. Родной язык и формирование духа. – М., 1993.

© Valery Vron 2002