Fais ce que doit, advienne que pourra

Карьера   |   English   |   Разное   |   Интересы   |   Публикации

В.П.Даниленко

Инволюция в нравственности:

экзистенциализм Артура Шопенгауэра

и Альберта Камю

Термин "экзистенициализм" восходит к латинскому слову exsistentia "существование, бытие". Но отсюда не следует, что экзистенциализм - наука о существовании или бытии вообще. Если бы это было так, то термины "экзистенциализм" и "онтология" были бы синонимами, поскольку онтология - это наука о бытии вообще - включая как внешний, так и внутренний мир человека, поскольку существует как тот, так и другой. Но экзистенциоализм сосредоточен только на одном из этих миров - внутреннем, субъективном. Именно в нём его представители искали "подлинное существование" человека.

Экзистенциализм стал в Европе в ХХ веке, пожалуй, таким же влиятельным направлением мысли, как прагматизм в Америке. Его главными представителями считают Мартина Хайдеггера и Карла Ясперса в Германии, а также Альбера Камю и Жана Поля Сартра во Франции. В качестве же их предшественников рассматривают Сёрена Киркегора и Артура Шопенгауэра, живших в XIX веке. В качестве причины, побуждающей человека искать "подлинное существование" они называли то страх (М.Хайдеггер), то тревогу и тошноту (Ж.П.Сартр), а то и скуку (А.Камю). Сущность "подлинного существования" они истолковывали по-разному. Так, С.Киркегор увидел его в конечном счёте в страдании, через которое люди могут приобщиться к духу распятого Иисуса Христа. Но к христианскому страданию, к отождествлению своей личности с личностью Спасителя, человек, по С.Киркегору, приходит через две предварительные стадии - эстетическую и этическую. В первом случае он ориентирует свою жизнь на наслаждение, а во втором - на чувство долга. Ж.П.Сартр в свою очередь нашёл "подлинное существование" человека в его абсолютной субъективной свободе.

Экзистенциализм К.Хайдеггера и К.Ясперса приобрёл культурологическую направленность. С культурологических позиций они пытались осмыслить духовную ситуацию, в которой оказался человек в первой половине ХХ века. Так, К.Ясперс увидел основные черты этого человека во внутренней беспомощности и внешней, показной деловитости, в предельном конформизме и неспособности принимать самостоятельные решения, в чувстве неодолимого страха и каждодневной опасности, в утрате человечности и уходе от реальной действительности в удовлетворение плотских потребностей (см. подр. 1;337). Экзистенциализм же Ж.П.Сартра и А.Камю имеет более узкую перспективу, чем у К.Хайдеггера и К.Ясперса. В нём преобладает этическая проблематика. Явный инволюционизм в области нравственности представлен у А.Камю. Вот почему мы рассмотрим здесь его нравственное лжеучение подробно. Но у А.Камю был предшественник - А.Шопенгауэр.

Немецкий мыслитель Артур Шопенгауэр (1788-1860) был певцом пессимизма. К пессимистическому взгляду на жизнь он пришёл ещё в юности. На этот взгляд прежде всего его настраивали отношения, сложившиеся между его отцом и матерью. Их брак оказался неудачным. В 1803 году, когда Артуру было 15 лет, его родители развелись, а спустя два года его отец, который был коммерсантом, покончил жизнь самоубийством. Весьма сложными у Артура были и отношения с матерью - Иоганной Шопенгауэр. Она была весьма раскрепощенной и, в отличие от сына, очень жизнерадостной особой. Ей Артур был обязан своему знакомству с великими современниками - Иоганном Гёте, Фридрихом Шлегелем и др. Но всё дело было в том, что Иоганна Шопенгауэр любила в своей жизни только одного человека - самоё себя. Вот почему в 1814 г. Артур полностью прервал с нею отношения. Ему было тогда 26 лет.

К пессимистическому взгляду на жизнь А.Шопенгауэра вёл и его собственный характер. Он был крайне раздражительным и злопамятным человеком. Но самое главное: он был на редкость тщеславным человеком. Больше всего он завидовал славе великого Георга Гегеля. Он не выносил оптимистического настроя его диалектики. Вот почему свой главный труд - "Мир как воля и представление" (1819), который он написал в 30 лет, он писал с мыслью о ниспровержении Г.Гегеля с пьедестала самого знаменитого в то время немецкого философа. В отличие от Г.Гегеля, который хотя и в объективно-идеалистической форме, но изображал мир в виде единой и развивающейся системы, А.Шопенгауэр объявил мир нескончаемой войной всех против всех. Другим ненавистным для него философом был Иммануил Кант. Во введении к основному труду он откровенно признавался в том, что создавал свою философию "назло несному Канту с его критикой разума" (1;6).

Почему А.Шопенгауэр назвал свой труд "Мир как... представление"? "Окружающий мир, - отвечает его автор, - существует лишь как представление ... Если какая-нибудь истина может быть высказана a priori, то именно эта ... Итак, нет истины более несомненной, более независимой от всех других, менее нуждающихся в доказательстве, чем та, что все существующее для познания, т.е. весь этот мир, является только объектом по отношению к субъекту, созерцанием для созерцающего, короче говоря, представлением" (2;54). Объективный мир, таким образом, автор этих слов сводил к его собственному представлению о нём. Это классический субъективный идеализм, которому А.Шопенгауэр учился у Джорджа Беркли и Иоганна Фихте.

Почему А.Шопенгауэр назвал свой труд "Мир как воля...?" Потому что его представление о мире сводилось к хаотическому противоборству отдельных воль людей друг с другом за место под солнцем. "... мир, взятый как "вещь в себе", писал А.А.Чанышев, - предстаёт у Шопенгауэра как слепая, бессознательная "воля к жизни", которая дробится в бесконечном множестве "объективаций". Каждой объективации свойственно стремление к абсолютному господству, что выражается в непрекращающейся "войне всех против всех"... Каждый познающий индивид сознаёт себя своей волей к жизни, все прочие индивиды существуют в его представлении как нечто зависящее от его существа, что служит источником беспредельного эгоизма человека. Социальная организация (государство) не уничтожает эгоизма, будучи лишь системой сбалансированных частных воль" (2).

Миром правит, с точки зрения А.Шопенгауэра, не разум, а воля к жизни. Если бы миром правил разум, рассуждал он, предвосхищая социал-дарвинизм, то откуда бы, например, в этом мире взялись безумные войны... Под волей к жизни он имел в виду не что иное, как слепую, безрассудную, инстинктивную волю человека к эгоистическому выживанию. На этой воле, по мнению А.Шопенгауэра, и держится человеческая жизнь. Более того, на ней держится и жизнь любого другого живого существа. "Воля к жизни" уравнивает человека с любым другим видом живых организмов. Разрушьте эту волю и жизнь исчезнет. Вот почему волю к жизни он ставил впереди жизни. Он писал: "За волей к жизни нам обеспечена жизнь и пока мы проникнуты волей, нам нечего бояться за свое существование - даже при виде смерти ..." (2;269). Звучит как будто оптимистически! Но проследим за ходом мысли самого А.Шопенгауэра.

Несмотря на некоторую перекличку А.Шопенгауэра с анималистами - мыслителями, уравнивающими человека с животным, он в конечном счёте расходится с последними. Он не хочет быть орудием слепой воли к жизни. Он хочет быть свободным от неё, чтобы подняться над животными, над их безрассудной волей к выживанию любой ценой. Но как освободиться от этой всепожирающей жажды жизни? Ответ напрашивается сам собой: покончить с жизнью. Не будет жизни - не будет и воли к ней. Но до полной свободы от воли к жизни может подняться не каждый. Вот почему А.Шопенгауэр в анализируемом труде предлагает менее радикальный способ если не полностью освободиться от воли к жизни, то, по крайне мере, приглу-шить её. Этот способ он видит... в аскезе. Мы видим здесь уже перекличку не с социал-дарвинистами, а с буддистами. Каким же виделась ему аскетическая жизнь? "Незаметная и тихая жизнь человека, осененного таким познанием, в силу которого он подавляет и отвергает всеохватывающую волю к жизни ..." (2;357). Но почему именно "незаметная и тихая жизнь" приглушает у нас волю к жизни? Потому что именно такая жизнь предполагает "преднамеренное сокрушение воли через отказ от приятного и поиски неприятного,... самобичевание ради полного умерщвления воли" (2; 362). Вы только послушайте этого немецкого отшельника! Чтобы забить в себе всякое желание жить, надо не просто впасть в аскезу, надо ещё построить свою жизнь так, чтобы самому выискивать в ней неприятности. Чем больше неприятностей, тем меньше желание жить. Чем больше тебе опостылит жизнь, тем ты свободнее от жажды жизни. Словом, чем хуже, тем лучше.

Становится понятной теперь инволюционная направленность нравственной доктрины А.Шопенгауэра. В конечном счёте она зовёт человека не к жизни, а к смерти. Аскетизм, умерщвление плоти, поиски неприятного - это лишь приближение к смерти. Но полная победа над волей к жизни, к достижению которой нас призывает немецкий отшельник Артур Шопенгауэр в своём труде "Мир как воля и представление", есть победа над жизнью, т.е. смерть. А было автору этого труда не 60, не 70 и не 80 лет, а всего лишь 30! А сколько он прожил? 72. Стало быть, после "Воли и представления" он мучился ещё 42 года. Целых 42 года он боролся со своей волей к жизни, но умер от пневмонии. Отсюда следует, что воля к жизни у него была сильнее, чем у его отца, покончившего с собой.

В оставшиеся после выхода в свет "Мира как воли и представления" годы своим пессимистическим убеждениям А.Шопенгауэр не изменял. Обстоятельства его личной жизни этому способствовали. Так, в марте 1819 г., когда главный труд его жизни был уже написан, он прочитал пробную лекцию в Берлинском университете. Успеха она не имела. Через несколько лет (в 1826-1832 гг.) он, тем не менее, читал свой курс лекций в этом университете. Но на них присутствовали, как правило, единицы. Во многом это объясняется тем, что А.Шопенгауэр намеренно ставил их на то же время, когда свои лекции читал Г.Гегель. Он делал это назло самому себе! Чтобы умерить свою ненасытную жажду жизни. В 1831 г. эпидемия холеры унесла жизнь великого Г.Гегеля, но это не прибавило популярности А.Шопенгауэру. Его надежды на профессорскую карьеру окончательно рухнули и он уже никогда не возобновлял чтение своего курса лекций по философии. А впереди было ещё 28 лет. В соответствии с аскетическими ус-тановками молодости он окончательно поселился во Франкфурте-на-Майне в своём холостяц-ком углу и вёл жизнь, как сказал бы Ф.М.Достоевский, "подпольного человека", существуя главным образом на доходы, полученные от отцовской ренты.

В 1844 году он переиздал свой основной труд, дополнив его второй том пространными комментариями, но всё-таки и на этот раз его труд не имел ожидаемого им успеха. Большим интересом в это время стал пользоваться Людвиг Фейербах. Но всё-таки последние свои годы А.Шопенгауэр провёл в более радужном настроении, чем предшествующие. Когда ему было уже за 60, у него появились надежды на триумф. Это было связано с выходом в свет в 1851 г. его двухтомника "Parerga und Paralipomena"(Дополнительные и неизданные сочинения), куда вошли, в частности, "Афоризмы житейской мудрости" (4). Этот двухтомник вызвал, наконец, читательский интерес! На закате жизни слава улыбнулась А.Шопенгауэру. Это объясняется, очевидно, тем, что в двухтомнике, о котором идёт речь, он смягчил формулировки, подтверждающие его пессимистическое кредо. Но от основных пунктов своего нравственного миро-воззрения он не отступил и здесь. Вот эти пункты:

1. "Мир всё равно, что ад, в котором люди, с одной стороны, мучимые души, а с другой - дьяволы".

2. "Человек в сущности есть дикое, ужасное животное. Мы знаем его только в укрощённом и прирученном состоянии, которое называется цивилизацией: поэтому нас ужасают случайные взрывы его натуры. Но когда и где спадают замки и цепи законного порядка и водворяется анархия, там обнаруживается, что он такое... Гобино (Gobineau. Des races humaines) назвал человека l'animal mechant par excellence (злым животным по преимуществу), что не понравилось людям: они чувствовали себя обиженными. Но он был прав... Никакое животное никогда не мучит только для того, чтобы мучить; но человек делает это - что и составляет сатанинскую черту его характера, который гораздо злее, чем простой зверский...".

3. "Итак, в сердце каждого действительно сидит дикий зверь, который ждёт только случая, чтобы посвирепствовать и понеистовствовать в намерении причинить другим боль или уничтожить их, если они становятся ему поперек дороги, - это есть именно то, из чего проистекает страсть к борьбе и к войне, именно то, что задаёт постоянную работу своему спутнику - сознанию, которое его обуздывает и сдерживает в известных пределах. Это можно бы во всяком случае назвать радикальным злом, что угодило бы по крайней мере тем, для которых слово занимает место объяснения. Но я говорю: это в о л я, хотение жизни (der Wille zum Leben), которая, будучи всё более и более озлобляема постоянным страдальческим существованием, старается облегчить собственные муки, причиняя их другим... Ибо ненавистливость нашей натуры легко могла бы когда-нибудь из каждого сделать убийцу, если бы в неё не было вложено для удержания в известных границах надлежащей дозы страха".

4. "Мы похожи на ягнят, которые резвятся на лугу в то время, как мясник выбирает глазами того или другого, ибо мы среди своих счастливых дней не ведаем, какое злополучие готовит нам рок - болезнь, преследование, обеднение, увечье, слепоту, сумасшествие и т.д.".

5. "Мучительности нашего существования немало способствует и то обстоятельство, что нас постоянно гнетет в р е м я, не даёт нам перевести дух и стоит за каждым, как истязатель с бичом. Оно только того оставляет в покое, кого передало скуке... И, однако же, как наше тело должно было бы лопнуть, если бы удалить от него давление атмосферы; точно так же, если бы изъять человеческую жизнь из-под гнета нужды, тягостей, неприятностей и тщетности стремлений, - высокомерие людей возросло бы, если не до взрыва, то до проявлений необузданнейшего сумасбродства и неистовства. Человеку даже необходимо, как кораблю балласт, чтобы он устойчиво и прямо шёл, во всякое время известное количество заботы, горя или нужды... Работа, беспокойство, труд и нужда есть, во всяком случае, доля почти всех людей в течение всей жизни. Но если бы все желания исполнялись, едва успев возникнуть, - чем бы тогда наполнить человеческую жизнь, чем убить время?" (там же).

6. "Смерть, бесспорно, является настоящей целью жизни и нельзя указать другой цели нашего бытия, кроме уразумения, что лучше бы нас совсем не было. Это самая важная из всех истин".

В смерти Артур Шопенгауэр видел избавление от мук, неизбежных в жизни. Здесь он был прав. Не прав он был только в своей борьбе с "волей к жизни", в сведении человеческой жизни к цепи страданий, в отрицании её самоценности, в признании смерти смыслом жизни. Смысл жизни, как известно, надо искать в самой жизни, а не в её конце. Нет ничего в этом мире, что до конца уничтожило бы трагизм, проистекающий из мысли о нашей неминуемой смерти. Так пусть же она не обессмысливает наше кратковременное пребывание на этой Земле, а напротив, делает его самоценным! Так пусть же она созидает, а не разрушает! Так пусть же она заставит нас дорожить каждой её минутой, ибо другой жизни у каждого из нас больше никогда не будет.

Альбер Камю, в отличие от А.Шопенгауэра, уже в 44 года был обласкан ослепительной славой: в 1957 г., за три года до его нелепой смерти в автомобильной катастрофе, он стал лауреатом Нобелевской премии. Между тем вот какую оценку его вклада в мировую культуру делает одна из современных энциклопедий: "Камю Альбер (1913-1960 гг.) - французский философ, писатель, публицист, лауреат Нобелевской премии по литературе. А.Камю рассматривает жизнь как иррационалистический хаотический поток, лишенный смысла и закономерности. В этом потоке торжествует случай и выбор человека колеблется между "глупым счастьем камней" и "постелью мертвецов"" (5). ). Уже из этой лжеморали видно, что в своём пессимизме А.Камю перещеголял А.Шопенгауэра. Очевидно, его пессимизм, как у его немецкого предшественника, родился в молодые годы.

Родом А.Камю из французского Алжира. Жизнь в детстве у него была несладкой. Он родился в семье сельскохозяйственного рабочего Люсьена Камю, который погиб во время пер-вой мировой войны, когда Альберу было меньше года. Его мать - урождённая Катрин Синтес - была малограмотной испанкой. После гибели мужа с нею случился удар, после которого она стала полунемой. Ещё до замужества она переехала в Алжир к бабушке и дяде-инвалиду в поисках заработка для своей семьи. Она работала служанкой в богатых домах.

Тяжёлое детство не могли не наложить отпечаток на мироощущение будущего нобелевского лауреата. Благодаря помощи Луи Жермена, в десятилетнем возрасте Альбер сумел по-ступить в лицей. Это была его первая крупная победа в жизни. Его второй победой было поступление на философский факультет Алжирского университета. Но и в эти годы его жизнь оставалась весьма нелегкой. В 17 лет он заболел туберкулёзом, но, несмотря на это, чтобы платить за обучение в университете, он вынужден был сочетать умственный труд с физическим. В 1934 г., в 21 год, он женился на Симоне Ийе, но брак оказался неудачным: его жена оказалась наркоманкой-морфинисткой. Не прошло и года, когда терпение Альбера лопнуло и он расстался с Симоной, однако официально он развёлся с нею только через пять лет.

По окончании в 1936 г. университета он отправляется на лечение в Альпы. Впервые он оказался на европейском континенте. Путешествие по Европе оставило яркий след в его сознании. Оно вдохновило его на писательскую карьеру. В 1937 г. выходит сборник его очерков о своём путешествии по Италии, Испании, Чехословакии и Франции. Он назвал его "Изнанка и лицо". Любопытно, что его двадцатичетырёхлетний автор включил в него свои мемуары. В это же время он пытался работать над своим первым романом, в названии которого фигуриру-ет слово "смерть" ("Счастливая смерть"). Но он был опубликован только в 1971 г.. В 1938 г. А.Камю переезжает во Францию. Во время войны он сотрудничал с подпольной газетой "Комба" (Битва), а после войны стал её редактором.

Литературную известность А.Камю получил после опубликования романа "Посторонний" (1942). Позднее он написал ещё два романа - "Чума" (1947) и "Падение" (1956). Однако главным его литературным трудом считается его первый роман. Кроме того, он прославился своим эссе "Миф о Сизифе" (1942) и философской книгой "Бунтующий человек" (1951). В последних работах он выступает как теоретик-моралист, но моралистическая тенденция выступает наружу и в его художественных произведениях. Остановимся здесь на его главном художественном произведении - романе "Посторонний".

Задолго до нашего Виктора Пелевина в этом романе А.Камю изобразил своего Петра Пустоту. Но в его романе его зовут Мерсо. Он несумасшедший, но его внутренний мир напоминает бесплодную пустыню. Он и стал в дальнейшем восприниматься как лучшее художественное воплощение экзистенциального героя. Что за герой? Его главная отличительная черта - полный имморализм, который до сих пор выдаётся критикой как борьба с условностями бур-жуазного общества. Эта "борьба" выражается в абсолютной скуке, с которою живёт Мерсо. Ему даже скучно сидеть у гроба своей матери, которую три года назад он сдал в богодельню. Ему скучно на следующий день после похорон матери заниматься любовью со своей бывшей подружкой Мари Кардоне. От скуки он убивает араба (события романа происходят на родине автора). Ему скучно было и выслушивать свой смертный приговор на суде.

Есть ли на свете существо, более для нас дорогое, чем мать? Самое святое, что у нас есть, - это мама. А теперь посмотрите, как ведёт себя Мерсо (повествование в романе ведётся от его лица) в богодельне, куда он приезжает на похороны своей матери:

"Вслед за мной вошел сторож; должно быть, он бежал, так как совсем запыхался. Слегка заикаясь, он сказал:

- Мы закрыли гроб, но я сейчас сниму крышку, чтобы вы могли посмотреть на покойницу. Он уже подошел к гробу, но я остановил его. Он спросил:

- Вы не хотите? Я ответил:

- Нет" (6;24). Ему скучно посмотреть на лицо умершей матери. Выясняется по ходу дела ещё и такая деталь, о которой наш "интеллигентный" герой сообщает мимоходом своему адвокату: "Я, конечно, очень любил маму, но это ничего не значит. Все здоровые люди желали смерти тем, кого они любили" (6;53). Мы заменим в этом предложении только одно слово - "больные". На его антоним.

А вот ощущения нашего антигероя на второй день после похорон матери:

"Утром, когда я проснулся, Мари уже не было. Она мне объяснила, что должна пойти к тетке. Я подумал: "Ведь нынче воскресенье", и мне стало досадно: я не люблю воскресных дней... Я изжарил себе яичницу и съел ее прямо со сковородки и без хлеба, потому что хлеб весь вышел, а мне лень было сходить в булочную. После завтрака я от скуки бродил по квартире. Когда тут жила мама, у нас было уютно. Потом квартира стала велика для меня, пришлось перетащить обеденный стол из столовой ко мне в спальню. Я теперь живу только в этой комнате - там у меня стоят стулья с соломенными обвисшими сиденьями, зеркальный шкаф - зеркало в нем пожелтело, умывальник и кровать с медными столбиками. Все остальное в забросе" (6;31-32). Ему скучно наводить порядок в своей квартире.

Ему скучно и любить Мари: "...она спросила, люблю ли я её. Я ответил, что слова значения не имеют, но, кажется, любви к ней у меня нет" (6;39). Ему скучно и менять свой образ жизни: "Он (его патрон - В.Д.) намеревается открыть в Париже контору, чтобы там, на месте, вести переговоры и заключать сделки с крупными компаниями. И он хотел узнать, не согла-шусь ли я поехать туда. Это позволило бы мне жить в Париже, а часть года разъезжать. - Вы молоды, и, по-моему, такая жизнь должна вам правиться. Я ответил: - Да, но мне, в сущности, все равно. Тогда он спросил, неужели мне не интересно переменить образ жизни. Я ответил, что жизнь всё равно не переменишь" (6;42).

Скучно!!! За этим "скучно" стоит абсолютная внутренняя пустота главного героя "Постороннего", ощущающего себя совершенно чужим в этом мире. Своё "подлинное существование" он нашёл в чудовищном, всепожирающем нравственном нигилизме, который привёл его к жестокому убийству араба, которое вполне можно было бы избежать: "Я весь напрягся, выхватил револьвер, ощутил выпуклость полированной рукоятки. Гашетка подалась, и вдруг раздался сухой и оглушительный звук выстрела... Тогда я выстрелил еще четыре раза в неподвижное тело, в которое пули вонзались незаметно" (6;52).

А вот вам и главный пункт - отношение к смерти у "постороннего": "Я всегда исходил из самого худшего: в помиловании мне отказано... Но ведь всем известно, что жизнь не стоит того, чтобы цепляться за нее. В сущности, не имеет большого значения, умрешь ли ты в тридцать пли в семьдесят лет, - в обоих случаях другие-то люди, мужчины и женщины, будут жить, и так идет уже многие тысячелетия. Все, в общем, ясно. Я умру - именно я, теперь пли через двадцать лет. Но всегда, к смущению моему, меня охватывала яростная вспышка радости при мысли о возможности прожить еще двадцать лет. Оставалось только подавить этот порыв, представив себе, что за мысли были бы у меня через двадцать лет, когда мне всетаки пришлось бы умереть. Раз уж приходится умереть, то, очевидно, не имеет большого значения, когда и как ты умрешь" (6;78-79).

Подавить "порыв к жизни" и приглушить "волю к жизни" - вот где герой А.Камю сошёлся с А.Шопенгауэром. Правда, первый размышлял об этом в тюремной камере, а второй - в своём углу. Но эта разница надуманная: в представлении А.Шопенгауэра весь мир - тюрьма. Да и в отношении к смерти они сошлись бы. Думаю, немецкому отшельнику очень бы понравился финал "Постороннего", где его герой прямо-таки поэтизирует свою никчемную жизнь и свою никчемную смерть: "Как будто недавнее мое бурное негодование очистило меня от всякой злобы, изгнало надежду и, взирая на это ночное небо, усеянное знаками и звездами, я в первый раз открыл свою душу ласковому равнодушию мира. Я постиг, как он подобен мне, братски подобен, понял, что я был счастлив и все еще могу назвать себя счастливым. Для пол-ного завершения моей судьбы, для того, чтобы я почувствовал себя менее одиноким, мне остается пожелать только одного: пусть в день моей казни соберется много зрителей и пусть они встретят меня криками ненависти" (6;83).

"Миф о Сизифе. Эссе об абсурде" (1942). Литературоведы запрещают нам отождествлять писателя с его героями, даже если они очень друг на друга похожи. Вот почему предоставим слово самому А.Камю. В эссе "Абсурдное рассуждение", помещённом в сборник, который был назван им по одному из эссе, помещённом в нём, - "Миф о Сизифе. Эссе об абсурде", он писал уже не от лица Мерсо, а от своего собственного лица. Ему, как и Мерсо, тоже было скучно, но, в отличие от Мерсо, он пытался против неё бунтовать. А.Камю писал в этом эссе: "Подъем, трамваи, четыре часа в конторе или на заводе, обед, трамвай, четыре часа работы, ужин, сон; понедельник, вторник, среда, четверг, пятница, суббота, все в том же ритме - вот путь, по которому легко идти день за днем. Но однажды встает вопрос "зачем?". Все начинает-ся с этой окрашенной недоумением скуки. "Начинается" вот что важно. Скука является результатом машинальной жизни, но она же приводит в движение сознание. Скука пробуждает его и провоцирует дальнейшее: либо бессознательное возвращение в привычную колею, либо окончательное пробуждение. А за пробуждением рано или поздно идут следствия: либо самоубийство, либо восстановление хода жизни. Скука сама по себе омерзительна, но здесь я должен признать, что она приносит благо. Ибо все начинается с сознания, и ничто помимо него не имеет значения. Наблюдение не слишком оригинальное, но речь как раз и идет о самоочевидном. Этого пока что достаточно для беглого обзора истоков абсурда. В самом начале лежит просто "забота". Изо дня в день нас несет время безотрадной жизни, но наступает момент, когда приходится взваливать ее груз на собственные плечи. Мы живем будущим: "завтра", "позже", "когда у тебя будет положение", "с возрастом ты поймешь". Восхитительна эта непоследовательность - ведь в конце концов наступает смерть. Приходит день, и человек замечает, что ему тридцать лет (это он про себя, в это время ему было 29 - В.Д.). Тем самым он заявляет о своей молодости. Но одновременно он соотносит себя со временем, занимает в нем место, признает, что находится в определенной точке графика. Он принадлежит времени и с ужасом осознает, что время - его злейший враг. Он мечтал о завтрашнем дне, а теперь знает, что от него следовало бы отречься. Этот бунт плоти и есть абсурд" (7). Это, конечно, не Мерсо, но очень похоже. Можно сказать и так: это то, чего А.Камю напрямик недосказал в "Постороннем".

Любимым словом А.Камю было слово "абсурд". В сборнике статей, объединённых названием "Миф о Сизифе. Эссе об абсурде", кроме анализа самого этого мифа, мы находим ещё и такие эссе: "Абсурдное рассуждение", "Абсурдный человек" и "Абсурдное творчество". Абсурд - это бессмыслица. Он искал её повсюду - в мифологии, в философии, в искусстве, в политике. Но делал он это в конечном счёте для выполнения своей главной задачи - показать бессмысленность, абсурдность, иррациональность человеческой жизни. Следовательно, его поиск абсурда был направлен в конечном счёте на объяснение его ведущей "нравственной" установки, состоящей в показе бессмысленности человеческого существования. В поиске абсур-да А.Камю и видел свое "подлинное существование", свою "подлинную экзистенцию". Поиск абсурдного стал его болезненной страстью. Надо отдать ему должное: в этом поиске он весьма преуспел. Абсурд мерещился ему повсюду. "Чувство абсурдности, - писал он, - поджидает нас на каждом углу. Это чувство неуловимо в своей скорбной наготе, в тусклом свете своей атмосферы. Заслуживает внимания сама эта неуловимость" (7). Овладев же тонкой методикой поиска абсурда, наш философ заявлял: "Мир абсурден, но это сказано чересчур поспешно. Сам по себе мир просто неразумен, и это всё, что о нём можно сказать" (там же).

Эссе "Абсурдное рассуждение" начинается торжественно: "На нижеследующих страницах речь пойдет о чувстве абсурда, обнаруживаемом в наш век повсюду, - о чувстве, а не о философии абсурда, собственно говоря, нашему времени неизвестной... Стоит в то же время отметить, что абсурд, который до сих пор принимали за вывод, берется здесь в качестве исходного пункта" (7).

Не мудрствуя лукаво, А.Камю ставит дальше главную проблему человеческого существования: а стоит ли нам существовать? А не разумнее ли покончить со своим абсурдным существованием разом - накинув, например, петлю на шею? Этот гамлетовский вопрос А.Камю и считал главным философским вопросом. Его обязан решить для себя каждый из нас, даже если он кому-то из нас и в голову никогда не приходил. Он пишет: "Есть лишь одна по-настоящему серьезная философская проблема - проблема самоубийства. Решить, стоит или не стоит жизнь того, чтобы ее прожить, - значит ответить на фундаментальный вопрос философии. Все остальное - имеет ли мир три измерения, руководствуется ли разум девятью или двенадцатью категориями - второстепенно. Таковы условия игры: прежде всего нужно дать ответ. И если верно, как того хотел Ницше, что заслуживающий уважения философ должен служить примером, то понятна и значимость ответа - за ним последуют определенные действия" (там же). А дальше у автора этого эссе начинаются омерзительные апологии самоубийства. Приведу здесь только одну из них, оставив на его совести все остальные: "...если трудно с точностью зафиксировать мгновение, неуловимое движение, при котором избирается смертный жребий, то намного легче сделать выводы из самого деяния. В известном смысле, совсем как в мелодраме, самоубийство равносильно признанию. Покончить с собой значит признаться, что жизнь кончена, что она сделалась непонятной. Не будем, однако, проводить далеких аналогии, вернемся к обыденному языку. Признаемся попросту, что "жить не стоит". Естественно, жить всегда нелегко. Мы продолжаем совершать требуемые от нас действия по самым разным причинам, прежде всего в силу привычки. Добровольная смерть предполагает, пусть инстинктивное, признание ничтожности этой привычки, осознание отсутствия какой бы то ни было причины для продолжения жизни, понимание бессмысленности повседневной суеты, бесполезности страдания" (там же). Эти слова были обнародованы в 1942 году, когда их автору было 29 лет. История умалчивает о том, какое число почитателей А.Камю, ставшего Нобелевским лауреатом, нашли в них вдохновение для своего решения уйти из жизни.

А.Камю был честен. Он прекрасно осознавал нигилистическую сущность избранного им направления мысли - экзистенциального. Он видел в нём голое отрицание, включающее и сам экзистенциализм. Вот почему он назвал его философским самоубийством. Проанализировав основные установки С.Киркегора, М.Хайдеггера, К.Ясперса, Л.Шестова и других представителей экзистенциализма, он написал в своём "Абсурдном рассуждении": "Я решусь назвать экзистенциальный подход философским самоубийством. Это не окончательный приговор, а просто удобный способ для обозначения того движения мысли, которым она отрицает самое себя и стремится преодолеть себя с помощью того, что её отрицает. Отрицание и есть Бог экзистен-циалиста" (там же). Отрицание, добавим мы от себя, было Богом и самого А.Камю. Вот почему в другом своём эссе - "Абсурдный человек" он берёт на себя смелость выступить в качестве ниспровергателя традиционной морали.А.Камю был честен. Он прекрасно осознавал нигилистическую сущность избранного им направления мысли - экзистенциального. Он видел в нём голое отрицание, включающее и сам экзистенциализм. Вот почему он назвал его философским самоубийством. Проанализировав основные установки С.Киркегора, М.Хайдеггера, К.Ясперса, Л.Шестова и других представителей экзистенциализма, он написал в своём "Абсурдном рассуждении": "Я решусь назвать эк-зистенциальный подход философским самоубийством. Это не окончательный приговор, а про-сто удобный способ для обозначения того движения мысли, которым она отрицает самое себя и стремится преодолеть себя с помощью того, что её отрицает. Отрицание и есть Бог экзистенциалиста" (там же). Отрицание, добавим мы от себя, было Богом и самого А.Камю. Вот почему в другом своём эссе - "Абсурдный человек" он берёт на себя смелость выступить в качест-ве ниспровергателя традиционной морали.

В эссе "Асурдный человек" А.Камю честно писал: "Нам не до ученых рассуждений о морали. Дурные человеческие поступки сопровождаются изобилием моральных оправданий, и я каждый день замечаю, что честность не нуждается в правилах. Абсурдный человек готов признать, что есть лишь одна мораль, которая не отделяет от бога: это навязанная ему свыше мораль. Но абсурдный человек живет как раз без этого бога. Что до других моральных учений (включая и имморализм), то в них он видит только оправдания, тогда как самому не в чем оправдываться. Я исхожу здесь из принципа его невиновности" (8). Моралью автора этих слов стал имморализм. В этом нет ничего удивительного, поскольку он был абсурдистом. Если смысл жизни он усматривал в его отсутствии, то почему бы мораль ему не усмотреть в отсутствии морали, имморализме? Подобно своему соотечественнику Маркизу де Саду, жившему ещё в XVIII в., став на почву нигилизма, он шёл по ней до конца, не страшась никаких последствий, даже если они приводили его в одну компанию с Садом.

Высшее достижение человеческой "морали" А.Камю увидел в эссе "Абсурдный человек" во "Всё дозволено!" Ивана Карамазова, которого, кстати, он играл в театре. "Всё дозволено" он выводил из своей "философии" абсурда. Он писал: ""Все дозволено", - восклицает Иван Карамазов. И эти слова пронизаны абсурдом, если не истолковывать их вульгарно... Абсурд не освобождает, он привязывает. Абсурд не есть дозволение каких угодно действий. "Все дозволено" не означает, что ничто не запрещено. Абсурд показывает лишь равноценность последствий всех действий. Он не рекомендует совершать преступления (это было бы ребячеством), но выявляет бесполезность угрызений совести". Слава богу, что абсурдистская "мораль" хоть "не рекомендует совершать преступления", но, если исходить из "всё дозволено", не особенно их и осуждает.

Как абсурдисту, молодому А.Камю ничего не стоило сделать, например, и такое заявление: "Утверждение абсурдности мира есть своего рода метафизическое счастье" (7). Он сделал его в третьем эссе из своего основного труда - в "Абсурдном творчестве". Абсурдист ничего не боится! Ему всё дозволено - в том числе и пренебрегать законами традиционной логики, которая призывает сводить концы с концами. Подобные пустяки А.Камю не волновали. Он и в несчастие легко мог найти его противоположность - счастие. Это-то и подтверждает его только что приведённое мною заявление. Так в чём же счастье абсурдиста? В несчастье. По-другому нельзя. Абсурда не получится. Вот и занимался наш философ Альбер Камю словесной эквилибристикой. В чём состоит вера в бога? В неверии в него. Вот почему Кириллов из "Бесов" Ф.М.Достоевского, который, чтобы доказать своё равенство с богом, кончает с собой. Бог здесь уравнивается с человеком. Вот почему Кириллов стал излюбленным героем А.Камю: он - воплощенный абсурд.

В чём состоит абсурдность творчества? В том, что оно, как и абсурдисткая философия А.Камю, совершенно бесполезно. Вот почему А.Камю и писал в эссе "Абсурдное творчество": "Итак, я предъявляю к абсурдному творчеству те же требования, что и к абсурдному мышлению. Это - бунт, свобода и многообразие. Отсюда вытекает полная бесполезность творчества" (7). В подобных релятивистских упражнениях, уравнивающих противоположности, молодой А.Камю и видел своё "подлинное существование". Уравнение противоположностей и называется у него "абсурдом". Но главный его абсурд звучит так: смысл человеческой жизни состоит в бессмысленности человеческой жизни.

В наиболее яркой форме А.Камю выразил абсурдность человеческого существования в четвёртом эссе, входящем в его первую философскую книгу, - "Мифе о Сизифе". В нём он рисует обобщённый образ человека, обречённого влачить бессмысленное, иррациональное существование. Этот миф повествует о том, как Сизиф был наказан богами за непослушание: он должен вечно поднимать на гору камень, который опускается к нему снова и снова. Какой же смысл извлёк А.Камю из этого древнегреческого мифа? "Этот миф трагичен, - писал он, - поскольку его герой наделен сознанием, о какой каре могла бы идти речь, если бы на каждом шагу его поддерживала надежда на успех? Сегодняшний рабочий живет так всю свою жизнь, и его судьба не менее трагична. Но сам он трагичен лишь в те редкие мгновения, когда к нему возвращается сознание. Сизиф, пролетарий богов, бессильный и бунтующий, знает о бесконечности своего печального удела; о нем он думает во время спуска" (7).

Вот теперь нам стало понятно, почему мучаются рабочие! Они страдают оттого, что не до конца превратились в механических роботов, выполняющих свою работу абсолютно беспрерывно. Поскольку же они, как и Сизиф, всё-таки имеют некоторые перерывы в работе, они обречены на пробуждение своего сознания, которое им говорит, что они, как и Сизиф, занимаются совершенно бессмысленным трудом. Что и говорить, "весёленькую" пародию на человеческий труд нарисовал А.Камю в своём эссе "Миф о Сизифе". Да и не только на труд! Он увидел источник наших страданий ещё и в человеческом разуме, который, с точки зрения его автора, только на то и годится, чтобы в перерывах от каждодневных забот осознавать бессмысленность своей жизни. Животным, выходит, легче: их разум не настолько развит, чтобы понять, что "трагедия начинается вместе с познанием" (там же).

В "Мифе о Сизифе" А.Камю как будто пытается внести хоть какую-то оптимистическую ноту в нашу жизнь. Она состоит в том, что в труде Сизифа, как и нас с вами, всё-таки есть проблеск победы, поскольку хоть временно, но Сизиф одерживает победу над камнем, но эта победа, увы, абсурдна, поскольку камень всё равно катится вниз. Нечего сказать, подходящий миф выбрал А.Камю для размышлений о смысле жизни! Если А.Шопенгауэр увидел смысл жизни в отсутствии жизни, или, во всяком случае, в отсутствии "воли к жизни", в борьбе с нею, то А.Камю ушёл дальше: он увидел его в отсутствии всякого смысла в жизни. Видеть смысл жизни в его отсутствии - это абсурд. Абсурдно понимать, что жизнь бессмысленна, но всё-таки жить. Вот почему "Миф о Сизифе" имеет подзаголовок "Эссе об абсурде". Образ такой жизни А.Камю и нарисовал в эссе, о котором идёт речь: "Сизиф, вернувшись к камню, со-зерцает бессвязную последовательность действий, ставшую его судьбой. Она была сотворена им самим, соединена в одно целое его памятью и скреплена смертью. Убежденный в человеческом происхождении всего человеческого, желающий видеть и знающий, что ночи не будет конца, слепец продолжает путь. И вновь скатывается камень" (там же). Вот так, как Сизиф, говорит нам в своём философском эссе А.Камю, живёт каждый человек.

Но заканчивает А.Камю своё философское эссе, противореча главному его смыслу, состоящему в мысли о бессмысленности человеческой жизни, намёком на бунт против богов, которые обрекли Сизифа на бессмысленный труд. "Я оставляю Сизифа у подножия его горы! Ноша всегда найдется. Но Сизиф учит высшей верности, которая отвергает богов и двигает камни. Он (как и Эдип - В.Д.) тоже считает, что всё хорошо. Эта вселенная, отныне лишенная властелина, не кажется ему ни бесплодной, ни ничтожной. Каждая крупица камня, каждый от-блеск руды на полночной горе составляет для него целый мир. Одной борьбы за вершину достаточно, чтобы заполнить сердце человека. Сизифа следует представлять себе счастливым" (там же). Отчего бы тогда автору этих слов не обратиться было к мифу о Прометее, к мифу о бунтаре? Проблему бунта А.Камю приберёг для другого своего философского произведения - "Бунтующий человек".

"Бунтующий человек" (1951). После написания сборника "Миф о Сизифе" прошло девять лет. Но эти девять лет мало что изменили в мировоззрении А.Камю. Подобно А.Шопенгауэру, который всю жизнь хранил верность своему основному труду, А.Камю оставался всю жизнь верен своему главному философскому труду - "Мифу о Сизифе". Вот почему и в "Бунтующем человеке", как и в "Мифе о Сизифе", больше абсурда, чем бунта. А лучше сказать так: бунта в последней философской книге А.Камю много, но, поскольку во всяком бунте его автор усматривал мало смысла, то и выходит, что и во второй философской книге А.Камю, как и в первой, абсурд господствует над бунтом. Более того, бессмыслица продолжа-ла господствовать у А.Камю и в его послевоенном художественном творчестве. Так, Бернар Риэ, главный герой романа "Чума" (1947), подобен Сизифу. Он лечит больных чумой, зная, что его усилия напрасны, зная, что болезнь неизлечима, зная, что она, как камень Сизифа, на время уйдёт, чтобы снова вернуться. Но он всё-таки делает своё бессмысленное дело, как это делает до сих пор бессмертный Сизиф. Бернар Риэ - врач, но не будем обольщаться на счёт представителей и других профессий - например, философов, художников и политиков. В "Бунтующем человеке" А.Камю и представителей этих профессий уподобляет Сизифу.

Почему в конечном счёте бессмыслен, по А.Камю, бунт философа? Бунт философа он назвал "метафизическим бунтом". Он писал: "Метафизический бунт - это восстание человека против своего удела и против всего мироздания. Этот бунт метафизичен, поскольку оспаривает конечные цели человека и вселенной. Раб протестует против участи, уготованной ему рабским положением; метафизический бунтарь протестует против удела, уготованного ему как представителю рода человеческого. Восставший раб утверждает, что в его душе есть нечто не смиряющееся с тем, как обращается с ним господин; метафизический бунтарь заявляет, что он обделен и обманут самим мирозданием" (8). Выходит, метафизический (философский) бунт состоит в неприятии всего мироздания. Иван Карамазов выразил этот бунт отчаянным криком: "Я мира этого не принимаю!".

Но чего в первую очередь не принимает "метафизический бунтарь"? Смерти. "Протестуя против своей смертной природы, - поясняет А.Камю, - взбунтовавшийся человек отказывается признать силу, которая принуждает его жить в подобных условиях" (там же). Но не признавать силу, которая делает нас смертными, бессмысленно. Метафизический бунтарь, как подпольный человек у Ф.М.Достоевского, понимает, что перед ним стена, но всё-таки не примиряется с нею. Вот почему "метафизический бунт" абсурден.

Почему в конечном счёте бессмыслен, по А.Камю, бунт художника? Его бунт сродни метафизическому. Он писал: "Искусство также принадлежит к тем явлениям, которые одновременно превозносят и отрицают. "Ни один художник не терпит действительности", - говорил Ницше. Это верно; но верно и то, что ни один художник не может без нее обойтись. Творчество - это тяга к единению и в то же время отрицание мира" (там же). А далее он пишет о назначении искусства. В чём же оно? "...оно отрицает мир за то, чего ему недостает, во имя того, чем он хотя бы иногда является, - отвечает А.Камю. - Бунт предстает здесь по ту сторону истории, в чистом состоянии, в своей первозданной сложности. Поэтому искусство может окончательно прояснить для нам смысл бунта" (там же).

Главное назначение искусства, по А.Камю, состоит в прояснении смысла человеческого бунта против действительности. Только и всего! Произведения, которые не справляются с этой главной задачей искусства, отодвигаются А.Камю на его периферию. Проясняет нам бунт против окружающего мира, стихотворение А.С.Пушкина" "Я вас любил"? Не проясняет. Вывод соответственный. Зато произведения, где показаны бунтари, составляют, так сказать, сердцевину искусства. Среди этих бунтарей он называет следующие персонажи художественной литературы: "Нет более потрясающих образов, чем те, в которых воплощены люди, исчерпавшие свою (бунтарскую - В.Д.) страсть до предела, - Кириллов, Ставрогин, мадам Грослен, Жюльен Сорель или принцесса Клевская" (там же). Мы помним, почему герои Ф.М.Достоевского в этом списке оказались у А.Камю первыми: потому что они - воплощенный абсурд (в особенности - Кириллов, поэтому-то он и стоит здесь впереди всех). Чему же учат эти герои? Мира этого не принимать! Их бунт не имеет смысла. Вот почему в конечном счёте бессмысленна и деятельность их творцов. Вот почему, утверждает А.Камю, искусство совершенно бесполезно.

Почему в конечном счёте бессмыслен, по А.Камю, бунт человека, вступившего на путь политической борьбы? Ответ очевиден: политический ("исторический") бунт так же бессмыслен, как метафизический и художественный. Политическая борьба, по мнению А.Камю, не имеет смысла. В конечном счёте она всегда оборачивается поражением для её приверженцев. Примеры А.Камю любил приводить из русской истории, которую он изучал внимательнейшим образом. Он, в частности, писал: "Всю историю русского терроризма можно свести к борьбе горстки интеллектуалов против самодержавия на глазах безмолвствующего народа. Их нелегкая победа в конечном счете обернулась поражением" (там же). Но надо отдать ему должное: противореча своей логике, направленной на объяснение бессмысленности всякого бунта, он пишет далее: "Но и принесенные ими жертвы, и самые крайности их протеста способствовали воплощению в жизнь новых моральных ценностей, новых добродетелей, которые по сей день противостоят тирании в борьбе за подлинную свободу" (там же). Подобным диссонансом с его абсурдиским мировоззрением звучит и оценка деятельности декабристов: "Пусть после их казни ничего не изменилось, но сами они стали примером для других. Их гибель знаменовала начало революционной эры, правоту и величие того, что Гегель иронически именовал "прекрасной душой"; русской революционной мысли еще предстояло определить свое отношение к этому понятию" (там же).

Позитивные прорывы в абсурдистском мировоззрении А.Камю свидетельствуют о том, что он шёл к новому типу мировоззрения - не разрушительному, не сводящему всю человеческую жизнь к абсурду, не находящему смысл человеческой жизни в отсутствии этого смысла, а созидательному, находящему смысл жизни человека в его врастании в культурную эволюцию. Однако судьба распорядилась иначе: он вошёл в историю главным образом как певец бессмысленности человеческой жизни. Это подтверждает и общий вывод, который вытекает из его последней философской книги: "К чему восставать, если в тебе самом нет ничего постоянного, достойного того, чтобы его сберечь?" (8). Этот вывод в конечном счёте перечёркивает дифирамбы, которые он пел человеческому бунту в начале этой книги. Вот один из них: "В наших повседневных испытаниях бунт играет такую же роль, какую играет "cogito" в порядке мышления; бунт - это первая очевидность. Но эта очевидность выводит индивида из его одиночества, она является тем общим, что лежит в основе первой ценности для всех людей. Я бунтую, следовательно, мы существуем" (8).

Итак, Альбер Камю внёс весомый вклад в разрушение нравственности людей, оказавшихся под обаянием его творчества. Иначе и не могло быть, поскольку он довёл до логического конца шопенгауэровскую линию в экзистенциализме, ведущую в пропасть небытия. Этому способствовал его стиль мышления. Он был виртуозным мастером абсурдистского стиля мышления. Он стал им неслучайно, поскольку в качестве отправного пункта своей интеллектуальной деятельности рассматривал бессмысленность человеческого существования, а бессмысленность и есть абсурд.

ЛИТЕРАТУРА 

1.Ясперс К. Смысл и познание истории. - М., 1994

2.Шопенгауэр А. Собр.соч. в 5-ти томах. Т.1. Мир как воля и представление..- М., 1992.

3.Чанышев А.А. Шопенгауэр Артур // БСЭ: http://encycl.yandex.ru/yandsearch?enc_abc=%68&rpt=encyc&how=enc_abc_rev&encpage=bse

© Valery Vron 2002