Fais ce que doit, advienne que pourra

Карьера   |   English   |   Разное   |   Интересы   |   Публикации

Валерий Петрович Даниленко

Действенность языковой картины мира

в концепции Лео Вайсгербера

Истолкование языковой действенности (силы, энергии) составляет главную сторону лингвофилософской концепции Лео Вайсгербера (1899-1985), которого по праву считают главой немецкого неогумбольдтианства. Он унаследовал ее от Вильгельма фон Гумбольдта (1767-1835). Чтобы подчеркнуть активную роль языка по отношению к мышлению и практической деятельности человека, последний писал: «Язык есть не продукт деятельности (Ergon), а деятельность (Energeia)» (1;70). Отправляясь от этой фразы, Л.Вайсгербер стал говорить об «энергейтическом» подходе к изучению языка. Этот подход предполагает обнаружение в языке той силы (или энергии), благодаря которой он активно воздействует как на познавательную, так и на практическую деятельность его носителей.

«Энергейтический» подход к изучению языка предполагает исследование языкового воздействия. В другой терминологии он может быть истолкован как подход, направленный на изучение когнитивной и прагматической функций языка. Но при этом следует учесть, что Л.Вайсгербер выводил эти функции не столько из языковой картины мира в целом, сколько из одной ее стороны - идиоэтнической. Между тем язык закрепляет в своей содержательной стороне не только точку зрения на мир, с которой смотрел на него народ, создавший данный язык, но и сам мир. Иначе говоря, картина мира, заключенная в том или ином языке, представляет собою синтез (сплав) универсальных знаний о мире с идиоэтническими. Источником первых является объективная действительность, источником других - национальная точка зрения на нее.

«Энергейтический» подход к изучению языковой картины мира, к обнаружению ее воздействия на познавательную и практическую деятельность ее носителей (т.е. на ее когнитивную и прагматическую функции) Л.Вайсгербер интерпретировал с помощью категории «Worten der Welt» (ословливание мира). Эта категория понадобилась немецкому ученому потому, что она позволила ему подтвердить идиоэтническую идею своей философии языка на конкретном языковом материале.

Ословливание (вербализация) мира предполагает членение действительности на те или иные фрагменты посредством слов. Но фрагментация мира может осуществляться не только с помощью слов, но и с помощью морфем. Так, в акте словообразования она может осуществляться не только с помощью производящих слов, но и с помощью словообразовательных морфем. Как те, так и другие позволяют членить предмет первичной номинации на определенные фрагменты. Так, при создании слова «учитель» говорящий членил предмет первичной номинации с помощью производящего слова «учить» и словообразовательной морфемы «тель».

Членение мира может осуществляться не только с помощью словообразовательных морфем, но и морфологических. Это происходит в акте фразообразования, заключающемся в построении нового предложения. Если в процессе создания нового слова наряду со словами участвуют словообразовательные морфемы, то в процессе создания нового предложения наряду со словами участвуют морфологические морфемы. С помощью последних говорящий переводит слова, отобранные им для создаваемого предложения, из их лексических форм в морфологические. Морфологические аффиксы (например, нулевая флексия у существительного «учитель» или личное окончание у глагола «размышляет») продолжают фрагментацию ситуации, описываемой предложением (например, «Учитель размышляет»), которая была начата в лексический период фразообразования, когда говорящий членил эту ситуацию лишь с помощью лексем, т.е. слов, взятых в их исходных формах («учитель» и «размышлять»).

Мы видим, таким образом, что членение мира осуществляется не только с помощью слов, но и с помощью морфем - словообразовательных и морфологических. Однако ведущая роль в этом процессе, бесспорно, принадлежит не морфемам, а словам. Морфемы лишь продолжают фрагментацию действительности, начатую с помощью слов. Первые не могут конкурировать в своих номинативных возможностях со вторыми, поскольку лексических единиц в любом языке неизмеримо больше, чем словообразовательных и морфологических. Вот почему концепция Л.Вайсгербера является подчеркнуто словоцентрической, а не морфоцентрической (морфоцентризм был характерен, например, для Л.Блумфильда).

В своих «Основах общей лингвистики» Андре Мартине попытался описать процесс членения мира в речевой деятельности говорящего посредством так называемых монем. Что же представляет собою эта единица c точки зрения ее автора? Под монемами он понимал единицы, с помощью которых говорящий членит действительность на минимальные фрагменты. Поскольку же это способны делать не только слова, но и морфемы, то и вышло, что монема у А.Мартине есть не что иное как обобщение слов и морфем (2). Теоретически, конечно, подобная единица языка может быть выделена, но имеет ли она реальное существование в практической деятельности говорящего? В реальной речевой деятельности для фрагментации действительности говорящий пользуется не «монемами», а словами и морфемами. Вот почему правомернее говорить об ословливании мира, как это делал Л.Вайсгербер, и о его морфематизации, которая играет в процессе фрагментации мира, как я пытался показать выше, лишь вспомогательную роль по отношению к его вербализации.

Процесс ословливания мира описывался Л.Вайсгербером следующим образом: «Родной язык как форма существования со-общественного раскрытия языковой силы полноценно участвует в базовом энергейтическом характере языка. В особенности следует понимать его «существование» как длительный процесс осуществления языкового миросозидания (Weltgestaltung) посредством языкового сообщаства. Если назвать процесс языкового миросозидания Worten der Welt, то родной язык есть процесс воссоздания мира посредством слова его языковым сообществом”(3;277-278).

Мы видим из этой цитаты, что процесс ословливания мира понимался Л.Вайсгербером не просто как членение мира на определенные отрезки с помощью слов, а как процесс духовного миросозидания или преобразования объективного мира в языковую картину мира. “Миросозидательный” (или преобразовательный) аспект вербализации мира подчеркивался немецким ученым из “энергейтических” соображений. Без этого аспекта непонятно, каким образом язык активно влияет как на мировоозрение его носителей, так и на их культуросозидательную деятельность. Л.Вайсгербер был убежден до конца своих дней, что родной язык преподносит мир своим носителям не в том виде, в каком он существует объективно, а в том, в каком он представлен в его картине мира. Преобразовательный аспект языковой картины мира в том и состоит, что без этой картины мира люди видели бы окружающий мир и самих себя по-другому. В данном аспекте Л.Вайсгербер и видел в первую очередь когнитивную функцию языка.

Категория ословливания мира имеет количественную и качественную стороны. Первая из них связана с количеством слов, имеющемся в том или ином языке, а другая - с их внутренней формой. “Миросозидательная” роль количественной стороны ословливания мира бросается в глаза. В самом деле, с детских лет человек воспринимает мир сквозь призму слов, которые он слышит от других людей и с помощью которых он сам его осмысливает. Чем больше слов в его родном языке, тем более конкретным становится его представление о мире, тем больше возможностей он имеет для духовного и практического освоения мира. Если мы имеем дело с языками, имеющим обширный запас слов, а таким запасом обладают языки цивилизованных народов, тем большими возможностями располагают их носители для познания мира в его конкретной полноте. Напротив, языки примитивных народов, словарный запас которых не столь богат, как у народов высокой культуры, не располагают подобными возможностями.

Знакомство со словарями цивилизованных народов создает впечатление, что на белом свете уже не осталось “уголка”, который не получил бы в них лексических обозначений. Язык высокой культуры стремится к тотальному ословливанию мира. Этот неостанавливающийся процесс охватывает все сферы мира - физиосферу, биосферу, психику и культуру. Каждая из них -благодаря вербализации ее континуума - оказывается все более и более расчлененной на соответственные фрагменты. Но было бы величайшим заблуждением считать, что языки современных цивилизованных народов уже близки к завершению вербализации мира, в котором они живут и к которому они принадлежат и сами. Процесс ословливания мира так же бесконечен, как бесконечно его познание и практическое преобразование. Расширение границ познавательной и практической деятельности человека неминуемо ведет и к увеличению словарного запаса в языках.

Языки отличаются не только по числу слов, имеющимся в них, но и по их внутренней форме. Это значит, что между различными языками отсутствует не только количественная симметрия, предполагающая, что все языки членят мир на абсолютно одинаковые отрезки, но и качественная. Качественная асимметрия между языками состоит на уровне слов в том, что слова, обозначающие в разных языках одни и те же предметы, могут иметь разную внутреннюю форму. В.Гумбольдт писал по этому поводу следующее: “Слово не является изображением вещи, которую оно обозначает, и еще в меньшей степени оно является простым обозначением, заменяющим саму вещь для рассудка или фантазии. От изображения оно отличается способностью представлять вещь с различных точек зрения и различными путями, от простого обозначения - тем, что имеет свой собственный определенный чувственный образ”(1;305).

Результатом ословливания мира являются лексические поля, система которых и составляет лексическую картину мира в том или ином языке, которая занимает в нем ведущее место по отношению ко всем его другим картинам мира - словообразовательной, морфологической или синтаксической. С помощью лексических полей любой язык осуществляет моделирование мира в целом. Вот почему их система предполагает родо-видовую организацию лексических полей, изображающих в языке все сферы мира - физиосферу, биосферу, психику и культуру. Особое место в этой системе принадлежит сфере универсальных категорий - части и целому, общему и индивидуальному, внутреннему и внешнему и т.п. Эти категории являются астракциями от универсальных свойств как физических, биологических, психологических, так и культурологических объектов.

Современное звучание термину “лексическое поле” еще в 1928 году придал Йост Трир, который писал в своей известной книге Der deutsche Wortschatz im Sinnbezirk des Verstandes «Немецкий словарь в смысловой зоне разума»: «Мы набрасываем лексическую сетку на то, что нами лишь смутно и комплексно ощущается, чтобы уловить его, упорядочивая, и обладать им в виде отграниченных понятий. Понятийное формирование при помощи слова есть процесс упорядочивающего прояснения исходя из единого целого» (3;228).

Л.Вайсгербер, разумеется, подчеркивал идиоэтническую сторону в понятии лексического поля в частности и языкового поля вообще. Он вписывал его в языковую картину мира, которую он интерпретировал как промежуточный мир (Zwischenwеlt) между человеком и объективной действительностью. Он писал: «Языковое поле есть, таким образом, фрагмент языкового промежуточного мира, созидаемый целостностью взаимодействующей в органическом членении группы языковых знаков» (3;233). На примере количественной и качественной асимметрии лексических полей, принадлежащих разным языкам, Л.Вайсгербер демонстрировал расхождения между языковыми картинами, заключенными в этих языках.

Количественную асимметрию между индоевропейскими и неиндоевропейскими языками Л.Вайсгербер, в частности, демонстрировал а примере поля мытья или стирки. Он писал: “…в скольких языках для предметов, которые мы считаем понятийно однородными и называем одним словом, существует много, часто сотни слов! Так, в некоторых североамериканских языках процесс Waschen (стирка, мытье) обозначается тринадцатью различными глаголами в зависимости от того, идет ли речь о мытье рук или лица, о мытье посуды, стирке одежды, мытье для приготовления пищи. Или о народе бакаири сообщается, что каждый вид пальмы различается ими самым тщательным образом и получает свое название» (4;92).

Качественную (мировоззренческую) специфику немецкого языка в области внутренних форм слова Л.Вайсгербер демонстрировал, в частности, на примере обозначения разных видов лошадей: «…словарь языка позволяет здесь прийти к видению объекта с различных точек зрения… лошадь (Pferd), рассматриваемая с точки зрения важного цветового признака, превращается в белого коня (Schimmel), вороного (Rappe), рыжей масти (Fuchs) и т.д., с точки зрения пола - в жеребца (Hengst), кобылу (Stute) и т.д., с точки зрения ценности - в коня (Roβ) или клячу (Mähre)» (4;78-79).

Концепция языковой картины мира у Л.Вайсгербера, несмотря на ее синхроническую доминанту, вполне открыта для диахронии. Иначе и не могло быть, поскольку она строилась на идее исторической преемственности картин мира, заключенных в одном и том же языке в разные периоды его развития. Ученый писал: «Сущность духовного развития состоит в содержательном обустройстве (Ausgestaltung) языка: каждая картина мира, которую сегодня наш родной язык передает каждому из нас, не имела бы с самого начала такого вида, а сложилась, выработалась трудами всех наших языковых предков» (3; 249).

В качестве доказательства исторической изменчивости языковой картины мира Л.Вайсгербер приводил такой пример. В средневерхненемецком языке, в отличие от современного немецкого, отсутствовала лексема, обозначающая животное вообще, но имелись наименования различных видов животных: Tier - бегающее, Vogel - летающее, Wurm - ползающее, Fisch - плавающее. В современном же немецком языке указанные лексемы имеют иное значение: Tier - животное, Vogel - птица, Wurm - червь, Fisch - рыба. Мы наблюдаем здесь явную смену картины мира в истории немецкого языка в области животного царства: на смену классификации животных в средневерхненемецком пришла классификация, которую закрепил в этой области современный немецкий. «Так же, как в отношении современного немецкого языка, - писал в связи с этим Л.Вайсгербер, - мы можем говорить о средневерхненемецком, что и в нем речь идет об особой языковой картине мира» (5; 311).

В диахроническом плане Л.Вайсгербер интерпретировал не только внутреннюю историю языковой картины мира, но и ее внешнюю сторону, связанную с ее воздействием (действенностью) на культуросозидательную деятельность ее носителей. Во вполне эволюционистском духе он писал: «Очевидно, посредством труда языкового сообщества, содействия всех тех, кто был носителем языка в течение тысячелетий. Именно особое бытие и действенность языка как культурного достояния в конкретном народе позволяет такое сотрудничество бесчисленного количества людей в общем деле: здесь, в языке, каждое поколение заложило свой опыт, каждое сохранило, приумножило, усовершенствовало то, что оставили предки… И таким образом народ строил свой язык в течение своей истории, закладывал в него то, что оказывалось пригодным в его внешних и внутренних судьбах, в его исторических и географических условиях, в процессе становления и эволюции духовной и материальной культуры, для того, чтобы осмыслить и освоить мир»(3;251).

Прагматическую функцию родного языка Л.Вайсгербер интерпретировал как действенность (энергию, силу) языковой картины мира по отношению к развитию материальной и духовной культуры ее носителей. Он указывал: «Каждый родной язык есть несущая культуру сила, которая на всем пространстве своей значимости и применения дает возможность миросозиданию стать плодотворным для всех форм культурного творчества» (3;8).

Особенно сильным, с точки зрения Л.Вайсгербера, является воздействие языка на такие сферы духовной культуры, как религия, наука, искусство и политика. Это воздействие в истории культуры в одних случаях способствовало культурной эволюции, а в других - препятствовало.

Язык и религия. Разделение христианства на три ветви - католическую, греко-православную и русско-православную, полагал Л.Вайсгербер, в значительной мере объясняется тем, что представители этих ветвей пользовались разноязычными переводами Священного Писания. Это надо понимать так, что разногласия между ними могли бы быть меньшими, если бы те и другие исходили, например, только из латинского перевода «Библии».

Если же мы продолжим логику Л.Вайсгербера, высказанную в отношении разделения христианской церкви, то придем к следствию, которое не могло бы способствовать христианскому единению. Он был, как сказал О.А.Радченко во вступлении к книге (4), «апостолом родного языка». Следовательно, volens-nolens должен был бы положительно отнестись не только к переводам “Библии” на греческий, латинский и старославянский языки, но и на все другие языки, на которых говорили уверовавшие в нее. Но это еще больше бы отдалило христиан друг от друга. По крайней мере, из подобной логики исходил Л.Вайсгербер, когда он отрицательно оценивал стремление средневековых мистиков к освобождению от языковых оков (3;302).

Язык и наука. В разработке научной терминологии Л.Вайсгербер видел мощный источник развития самой науки. С этим нельзя не согласиться. Особенно значительным мог бы быть вклад в науку авторов идеографических словарей, сориентированных не на обыденное сознание, а на научное (см. об этом подр. 6;490-514). Но Л.Вайсгербер не был апостолом идеографических словарей научного типа. Он выступал за создание идеографических словарей, отображающих языковые картины мира, а они отражают не научное, а обыденное сознание их носителей. Его больше интересовали в этой области и соответственные примеры. Так, он обратил внимание на омонимию немецких слов Hahn «петух» и Hahn «кран». Он проинтерпретировал этот факт в пользу влияния языка на технику, имея в виду, что указанная омонимия способствовала тому, что краны у бочек в Германии стали делать в виде петушков. Подобная ситуация возникла у немцев и с другими омонимами - Kopf «голова» и Kopf “сосуд, вместилище”, в данном случае влияние языка сказалось на изготовлении чубуков у курительных трубок в виде головы.

Язык и искусство. В языке Л.Вайсгербер видел “движущую силу искусства” (3;302). При этом имелись в виду не только словесные виды искусства (например, художественная литература или вокальное искусство, поскольку влияние языка на них очевидно), но и несловесные. Так, в одной из своих работ Л.Вайсгербер вполне серьезно доказывал, что изображение анатомического строения тела в живописи во многом зависит от его языкового видения со стороны художника, а поскольку это видение зависит, по мнению ученого, от языка живописца, который к тому же меняется, то этим в определенной мере и объясняется разница между изображением тела у разных авторов, живших в разное время (там же).

Язык и политика. Влиянию языка на политику Л.Вайсгербер придавал немаловажное значение. Особенно любопытными представляются соображения ученого об этнообразующей и государствообразующей роли языка. Так, по поводу подобной роли немецкого языка он писал: “…осмысление народного своеобразия исходило преимущественно из языка, а культивирование общего языка было исходной точкой осуществления народной и, наконец, государственной самостоятельности” (3;135).

Небывалую радость принесла Л.Вайсгерберу история прилагательного deutsch «немецкий». Дело в том, что первоначально оно определяло только немецкий язык, но в дальнейшем стало употребляться и по отношению к немецкому народу. Превращение этого прилагательного в этноним расценивалось Л.Вайсгербером как прямое доказательство этнообразующей роли немецкого языка в истории его носителей. Он писал: «Из превращения имени языка в имя народа слышится первое осознание дальнейшей значимости языкового сообщества. Слово deutsch охватывает таким образом также более высокую ступень понятия Muttersprache «родной язык»… И если приходится считать уникальным то, как имя немецкого народа было определено в характере и содержании предшествующим именем языка, то это примечательное явление находит свое объяснение в несравнимо сильной действенности, с которой родной язык был задействован в осознании и создании немецкого народа с самого начала» (3;133).

Языку Л.Вайсгербер придавал решающее значение в национальной самоидентификации со стороны того или иного человека. Ребенок, родившийся, например, от японцев, по логике Л.Вайсгербера, должен считать себя французом, если французский язык стал для него родным. Но французом его должны считать и другие, не придавая никакого значения разрезу его глаз.

Решающее значение В.Вайсгербер придавал родному языку и в отношении народного самоутверждения у национальных меньшинств, по отношению к которым господствующая в стране нация может проводить, по его выражению, политику «языкового империализма». Ученый был последовательным противником такого рода политики, поскольку считал родной язык «самой прочной и самой основной опорой народного самоутверждения» (7;91).

Итак, выдающийся немецкий языковед ХХ века Йоханн Лео Вайсгербер в своей концепции языковой картины мира последовательно проводил идущий от В.Гумбольдта «энергейтический» взгляд на языковую картину мира. Сущность этого взгляда состоит в обнаружении в ней не простого слепка с действительности, а действенной силы, которая, с одной стороны, воздействует на познание ее носителей, а с другой, на их практическую деятельность.

ЛИТЕРАТУРА

1. Гумбольдт В. Избранные труды по языкознанию.- М., 1984.

2. Мартине А. Основы общей лингвистики // Новое в лингвистике. Вып.3. - М., 1963.- С.347-566.

3. Радченко О.А. Язык как миросозидание. Лингвофилософская концепция неогумбольдтианства. Т.1.- М., 1997.

4. Вайсгербер Л. Родной язык и формирование духа. - М., 1993.

5. Звегинцев В.А. Язык и лингвистическая теория.- М., 1973.

6. Даниленко В.П., Даниленко Л.В. Основы духовной культуры в картинах мира. - Иркутск, 1999.

7. Радченко О.А. Язык как миросозидание. Лингвофилософская концепция неогумбольдтианства. Т.2.- М., 1997.

© Valery Vron 2002