Fais ce que doit, advienne que pourra

Карьера   |   English   |   Разное   |   Интересы   |   Публикации

В.П.Даниленко

Инволюция в нравственности:

анимализм в социал-дарвинизме,

прагматизме и евгенизме

Формулу инволюции в нравственности составляет переход "добро - зло". Вот как определяются категории добра и зла в "Большой советской энциклопедии": "Добро и зло, нормативно-оценочные категории морального сознания, в предельно обобщённой форме обозначающие, с одной стороны, должное и нравственно-положительное, благо, а с другой - нравственно-отрицательное и предосудительное в поступках и мотивах людей, в явлениях социальной действительности".

К разграничению добра и зла друг от друга следует подходить с эволюционистской точки зрения: всё, что способствует культурогенезу (нашему очеловечению), есть добро, всё, что этому препятствует, есть зло. Способствует ли нашему очеловечению стремление к истине, прекрасному, справедливости, любви, мужеству, сдержанности и тому подобным общекультурным ценностям? Вопрос риторический. В своей совокупности подобные ценности и составляют нравственность. Безнравственность же, напротив, наполнена их противоположностями - ложью, безобразным, несправедливостью, ненавистью, трусостью, сластолюбием, чревоугодием и прочими пороками.

Между нравственным началом и безнравственным в каждом из нас идёт борьба. Победа первого над вторым приближает нас к главному нравственному идеалу - Человеку (с большой буквы). Победа же безнравственности над нравственностью, напротив, возвращает нас к нашим эволюционным предкам - животным. Если в первом случае мы имеем дело с очеловечением, то во втором - с озверением или анимализацией. К очеловечению нас зовут настоящие моралисты (Сократ, Джордано Бруно, Жульен де Ламетри, Иммануил Кант, Лев Толстой и др.), а к озверению - псевдоморалисты. Первые занимают в этике - науке о нравственности - эволюционистскую точку зрения, а другие - инволюционистскую.

Инволюционизм в нравственности представлен в разных формах. Наиболее яркой формой его существования является анимализм. Менее заметен он в том направлении этической мысли, которое называют экзистенциализмом.

АНИМАЛИЗМ

Основателем анималистской псевдоэтики в Европе стал Маркиз де Сад (1740-1814). Устами своих героев из "Жюстины" и "Жульетты" он призывает своих читателей жить по законам природы. Но что он понимал под природой? Только ту её часть, которая составляет царство животных. Следовательно, жить по законам природы в устах их создателя означает не что иное, как озверение. Это озверение он и демонстрирует в своих книгах. Истинность своей псевдоморали он стремился показать не только художественными средствами, но и в прямых "философских" речах его героев. Так, один из них таким образом переводит добро в зло, а зло - в добро: "Вот я окидываю взором вселенную и что же я вижу? Я вижу, что повсюду и безраздельно царят зло, хаос, преступление... так что же отсюда следует? А то, что все явления, которые мы ошибочно называем злом, на самом деле вовсе не зло" (1;1;358). Эти слова произносит в романе Сен-Фон. На его примере легко увидеть, к каким практическим выкладкам приводит лжемораль, выдающая зло за добро. Вот вам его размышление об отцеубийстве: "Итак, разберемся, что такое отцеубийство - преступление это или нет? Разумеется, нет. Если на всем свете и существует хоть один поступок, который я считаю оправданным и законным, так это и есть именно отцеубийство... Я спокойно отправлю своего отца в иной мир и не буду чувствовать при этом никаких угрызений совести" (1;1;228-229).

Главный и единственный принцип, на которых держится анималистская этика Маркиза де Сада, есть принцип релятивизма, с помощью которого он стирает границы между добром и злом, исходя из разных представлений о них у разных народов и сводя эти представления к животным истокам. Поскольку эти представления могут у разных народов не совпадать, в его книгах делается неизменный вывод о том, что любая традиционная добродетель - выдумка, суеверие. Вот что, например, мы можем прочитать у Маркиза де Сада о любви: "Любовь - не что иное, как на-циональное суеверие, что три четверти народов мира, которые обычно содержат своих самок взаперти, никогда не были жертвами этого безумия, но, обращаясь к истокам этого предрассудка, нам придется столкнуться с определенными трудностями, если мы захотим убедить себя, что это - разновидность болезни, и найти надежное средство исцеления от нее. Здесь прежде всего надо понять, что наша рыцарская галантность, которая самым нелепым образом возводит в предмет поклонения существо, сотворенное только для удовлетворения наших потребностей, проистекает из следующего исторического факта: когда-то, давным-давно, наши предки питали уважение к женщинам, обладавшим колдовскими способностями и даром предсказания и использовавшим эти способности на городских площадях и в храмах; позже суеверный страх превратил уважение в поклонение, стало быть, рыцарство родилось в утробе невежества и суеверия. Но это уважение не было, естественным чувством, и вы напрасно потратите время в поисках хоть чего-нибудь похожего в Природе. Неполноценность самок по сравнению с самцами - давно установленный факт, в женщине нет ничего, что может вызвать уважение, и любовь, порожденная слепым поклонением, также представляет собой суеверие; уважение к женщине больше и чаще проявляется там, где человеческое общество дальше отходит от Природы..." (1;1;354).

Стирание разницы между добром и злом и последующий перевод добра (справедливости, любви и т.п.) в зло, а зла (несправедливости, ненависти и т.п.) - в добро есть прямой, неприкрытый, дикий инволюционизм в области нравственности. За ним стоит не что иное, как анимализация - стремление к отождествлению человека с животным. Человечество в этом случае уподобляется царству животных, а стало быть, закономерности, действующие в последнем, переносятся на первое. В этом случае анимализации подвергаются все человеческие ценности. В этом по преимуществу и увидел главный смысл своей жизни Маркиз де Сад. В своём поведении его герои ушли намного дальше животных, поскольку ни одно животное не способно на такую извращенную жестокость, на которую способны его персонажи. Так, некто Минский наслаждается сценами, где больные и беспомощные девушки разрываются на куски голодными львами и тиграми. Этот Минский, между тем, - "философ", предвосхищающий социал-дарвинистский закон джунглей: среди людей, как и среди животных, выживает сильнейший. В этом законе он и видел проявление подлинной справедливости, состоящей в удовлетворении эгоистического интереса. Ра-зумеется, он опирался при этом на релятивистскую логику. "Прежде чем решить, достойно ли осуждения мое поведение, в котором вы усматриваете несправедливость, - разглагольствует он перед Жульеттой, - мне кажется, надо четко определить, что мы подразумеваем под справедливым или несправедливым деянием. Если вы немного поразмыслите над понятиями, которые скрываются за этими эпитетами, вам придется признать, что они весьма относительны и им недостает реального смысла. Подобно понятиям добродетели и порока они зависят от географического положения. То, что порочно в Париже, оказывается, как вам известно, добродетельным в Пекине, точно так же дело обстоит и в нашем случае: то, что справедливо в Исфагане, считается несправедливым в Копенгагене. Разве существует что-нибудь постоянное в нашем изменчивом мире? Быть может, только законоуложение конкретной страны и конкретные интересы каждого человека составляют основу справедливости. Но эти национальные обычаи и местные законы зависят от интересов находящегося у власти правительства, а те, в свою очередь, зависят от физиологических особенностей людей, власть предержащих; таким образом - и в том нет никакого сомнения - единственным критерием справедливости и несправедливости служит эгоистический интерес..." (1;2;5).

Любителям релятивисткой логики можно задать один-единственный вопрос: если представления от добре и зле являются относительными, т.е. являются разными у разных народов, то не могли ли бы они назвать такой народ, у которого за подлинные добродетели принимались бы ложь и несправедливость, жестокость и ненависть, прелюбодеяние и сластолюбие и им подобные качества людей? Таких народов нет. Вот почему имеющиеся между разными народами расхождения в оценке тех или иных нравственных категорий отнюдь не снимают их абсолютную общечеловеческую ценность. Между тем Маркиз де Сад претендовал на абсолютную общечеловеческую значимость своей квазиморали. Своих героев он вовсе не изображал как больных полулюдей-полузверей, а выдавал их за первооткрывателей, способных осчастливить человечество новой моралью. Эта мораль и положила начало европейскому анимализму. В XIX-XX веках он отнюдь не исчез, хотя и приобрёл по сравнению с грубым анимализмом его основателя более утончённые формы своего существования. Рассмотрим здесь три таких формы - социал-дарвинизм, прагматизм и евгенизм.

СОЦИАЛ-ДАРВИНИЗМ

В "Большой советской энциклопедии" читаем: "Социальный дарвинизм, идейное течение в буржуазном обществоведении конца 19 - начала 20 вв., которому свойственно сведение закономерностей развития человеческого общества к закономерностям биологической эволюции и выдвижение принципов естественного отбора, борьбы за существование и выживания наиболее приспособленных в качестве определяющих факторов общественной жизни".

В качестве главного предшественника социал-дарвинизма обычно называют Томаса Роберта Мальтуса (1766-1834). Подобно Маркизу де Саду, он увидел в людях прежде всего детей природы, а уж затем - детей человечества. Но к анимализации человека он шёл своим путём - через экономику. Между тем он был ещё и священником. Его главным экономическим трудом стал "Опыт о законе народонаселения" (1798), где он выступил как ярый враг социалистов-утопистов и экономист-анималист.

Пытаясь объяснить бедственное положение трудящихся и безработицу, Т.Мальтус поставил человечество на один уровень с животными, которые не контролируют размеров своей популяции. Между людьми и животными он поставил знак равенства в том отношении, что тем и другим одинаково присуще стремление "размножаться быстрее, чем это допускается находящимся в их распоряжении количеством пищи" (2). Суть его закона народонаселения сводится к следующему: число людей на Земле растёт в геометрической прогрессии, а возможности удовлетворения их потребностей - лишь в арифметической. Действие этого "естественного закона" Т.Мальтус объяснял "абсолютным избытком людей". Вот почему его автор объявил голод и войны необходимым благом для человечества: они помогают сокращать чересчур быстро увеличивающееся народонаселение нашей планеты. Он писал: "Все народы, об истории которых имеются достоверные данные, были столь плодовиты, что увеличение их численности оказалось бы стремительным и непрерывным, если бы оно не задерживалось либо нехваткой средств существования, либо...болезнями, войнами, убийствами новорожденных или, наконец, добровольным воздержанием" (2).

Как показало наше время, в мальтузианстве имеется рациональное зерно. Если ещё в XVIII в. население Земли не превышало 1 млрд., а к 1820 достигло лишь одного миллиарда, то в 1999 году оно перевалило через 6 млрд. Если население нашей планеты будет увеличиваться в подобных темпах и дальше, то примеру Китая, принявшего закон о том, что в одной семье не должно быть больше одного ребёнка, вынуждены будут последовать и другие страны, где население растёт очень быстро. Но почему же Т.Мальтуса считают предшественником социал-дарвинизма, переносящего дарвиновские законы естественного отбора и борьбы за существование с мира растений и животных на человеческое общество? Потому что он стал придавать сходству людей с другими живыми организмами чересчур большое значение. Тем самым он игнорировал социокультурную природу человека. Если бы счастье человечества состояло лишь в оптимальном числе людей, населяющих Землю, то, очевидно, во времена, когда их было, скажем, меньше миллиона, они должны были бы жить в золотом веке, а между тем они жили в большей дикости, чем теперь, когда нас стало больше 6 миллиардов.

Если Маркиз де Сад подошёл к анимализации человека со стороны искусства, то Томас Мальтус - со стороны науки. Последний способствовал появлению в культурологии XIX века расово-антропологического направления. Его видными представителями стали Ж.А.Габино, Ж.Ляпуж, О.Аммон, Х.С.Чемберлен, Л.Вольтман и др.

Жозеф Артюр Габино (1816-1882) был французским дипломатом и выходцем из знатного аристократического рода. В 1853 г. вышла в свет его книга "Опыт о неравенстве человеческих рас", где он попытался объяснить разницу в уровне культурного развития у разных народов с расовой точки зрения. Он стал исходить, таким образом, из приоритета биофизического фактора в человеческой эволюции над культурным. Подобный взгляд на культурогенез является инволюционным, поскольку эволюционист отдаёт предпочтение последнему из этих факторов перед первым. Разрыв между животными и людьми, с эволюционистской точки зрения, объясняется культуросозидательной сущностью человека. Инволюционисты, напротив, стремятся сократить этот разрыв за счёт уподобления людей животным, т.е. за счёт анимализации человека. Максимальный отрыв от животных Ж.А.Габино увидел у белой расы, а минимальный - у чёрной. Посередине между ними он поместил жёлтую расу. Отсюда следовал и его вывод о том, почему представители этих рас находятся на разных уровнях своего культурного развития: поскольку чёрные ближе всего к животным, то их культура находится на низшей ступени своего развития. Напротив, белые (в особенности индоевропейцы, среди которых лидируют германцы) достигли наибо-лее высокой ступени в развитии культуры. Китайцам он отвёл срединное положение между ними.

Прямым последователем Ж.А.Габино в Германии стал Х.С.Чемберлен Вот какой след он оставил в одной из энциклопедий: "Х.С. Чемберлен (1855-1927), политик, философ-германофил англ. происхождения, был наиболее известным последователем Гобино в Германии. Чемберлен, не давая определения расы, активно пользовался этим понятием. Различия между расами, с его точки зрения, являются биологическими и интеллектуальными. Высшее положение в расовой иерархии Чемберлена занимает "арийская" раса, или "нордический" тип: "высокие белокурые долихоцефалы". Наиболее "чистыми" представителями арийской расы провозглашались германцы. Расцвет всех цивилизаций определялся влиянием германских племен, а упадок - смешением их с другими расами. Чемберлен описал европейскую культуру как результат совместного действия пяти факторов: 1) искусства, литературы и философии Др. Греции; 2) права, государства и гражданского общества Др. Рима; 3) христианские откровения, возрожденного Реформацией; 4) организующего творческого духа германцев; 5) чужеродных и разрушительного влияний иудаизма и евреев. Первейшей задачей германских народов он считал освобождение от "порабощающих чужих представлений", а именно от "семитических представлений о мире" и "моисеевой космогонии"; предлагал вернуться к исконному "арийскому миросозерцанию", основным принципом которого он считал "гармоническое слияние с природой"" (3).

Из расовой теории вытекают инволюционные последствия для нового взгляда на нравственность. Сама нравственность тоже становится расовой: представителям разных рас приписываются свои представления об истине и лжи, о прекрасном и безобразном, о добре и зле и т.д. Евроцентристская расовая этика благославляет презрение индоевропейцев к низшим расам, поскольку только собственную шкалу ценностей она считает истинной. С этим презрением представители индоевропейцев скальпировали коренные народы Америки и загоняли их в резервации. С этим презрением британские и французские колонизаторы относились к порабощённым ими народам Африки и Азии. С этим презрением в ХХ веке Адольф Гитлер будет отдавать приказы об уничтожении людей, принадлежащих к неполноценным расам.

Расизм порождает две морали: одну - для своих и другую - для чужих. То, что считается предосудительным в отношении к своим (обман, грабёж, насилие и т.д.), в отношении к чужим выглядит вполне законным. В основе этой "законности" лежит анимализм: если низшие расы близки к животным, то можно ли по отношению к ним применять высокие нравственные категории - красоты, любви, справедливости и т.д.? Чего они в этом понимают? Чего, например, понимает в красоте какой-нибудь папуас? В оправдание подобной позиции уже в ХХ в. Люсьен Ле-ви-Брюль (1857-1939) издаст книги "Мыслительные функции в низших обществах" (1910), "Первобытное мышление" (1922), "Примитивная душа" (1927) и "Примитивная мифология" (1935), где он психологически обоснует расизм: на огромном этнографическом материале он будет доказывать принципиальную разницу в двух типах мышления - у цивилизованного человека и примитивного. Законы логики, с его точки зрения, действуют лишь в сознании последнего, тогда как примитивным народам присуще особый тип мышления, своеобразие которого состоит в его мистичности, пралогичности, подчинённости закону сопричастности и коллективности. Мистичность первобытного мышления, по Л.Леви-Брюлю, состоит в установлении нереальных связей между предметами, пралогичность - в свободе от диктата логических законов, в частности, от закона противоречия, подчинённость закону сопричастности - в том, что первобытное мышление неоправданно переносит свойства одних предметов на другие, и, наконец, коллективность - в господстве у его носителей коллективных представлений над индивидуальными. Как показали в дальнейшем критики Л.Леви-Брюля, все эти признаки первобытного мышления могут быть присущи и мышлению цивилизованного человека. Главная ошибка Л.Леви-Брюля проистекала из ложного постулата, состоящего в психологизации культурных особенностей примитивных народов. Если ранние расисты эти особенности подвергали главным образом биологизации, то Л.Леви-Брюль подвёл под них психологическую основу.

Но свои предшественники в подведении психологической основы под расизм были и на рубеже XIX-ХХ вв. К ним относятся Жорж Ляпуж (1854-1936) во Франции и Отто Аммон (1842-1916) в Германии. Правда, их психологизм был ещё биологическим: они объясняли психические и культурные особенности людей, принадлежащих к разным расам, длиною их головы: в длинноголовости они усматривали расовый признак подлинных индоевропейцев (арийцев), а в короткоголовости - расовый признак других народов. Длинноголовость, с их точки зрения, и позволила арийцам создать высокую культуру. Что же касается короткоголовых среди индоевропейцев, то они - результат смешения арийцев с другими народами. Но их короткоголовость и в арийской среде не проходит для них даром: как правило, именно из короткоголовых, по тонким наблюдениям Ж.Ляпужа и О.Аммона, состоят бедные.

Социал-дарвинисты упирали на борьбу рас друг с другом за своё существование под солнцем и на их приспособление к природным условиям. Игнорируя культурную сущность человека с лёгкостью необыкновенной они переносили закономерности, действующие в царстве животных на человеческое общество. На рубеже XIX-XX веков социал-дарвинизм нашёл своего классика в Людвиге Вольтмане. Он пришёл к своему главному труду не сразу. Для этого ему надо было перешагнуть через марксизм.

Людвиг Вольтман (1871-1907) - сын плотника, ставшего в дальнейшем владельцем мебельного магазина. Это позволило юному Людвигу получить университетское образование. Он изучал медицину и философию в Марбурге, Бонне, Мюнхене, Фрайбурге и Берлине. В 17 лет он объявил себя социал-демократом. Интерес к трудам К.Маркса и Ф.Энгельса он совмещал с изучением Платона, Аристотеля, Спинозы, И.Канта и других философов, но поворотным в его мировоззрении стало знакомство с эволюционной теорией Чарлза Дарвина. В 1898 году он опубликовал свою первую книгу с длинным названием - "Система морального сознания в связи с отноше-нием критической философии к дарвинизму и социализму". В этой книге он ёще в осторожной форме заявляет о ценности идей Ч.Дарвина для объяснения закономерностей, действующих в обществе. Но уже и здесь он указывает на то, что на вершине социальной иерархии, как правило, оказываются самые сильные, самые изворотливые, самые хитрые приспособленцы. Но в целом в своей первой книге он ещё занимал примиренческую позицию к традиционной этике. Вот почему в этой книге он ещё пытался найти истоки высокой нравственности у ветхозаветных мудрецов. Более того, он ещё верил в это время, что ветхозаветная мораль может быть совместима с социал-дарвинистской.

В следующем году Л.Вольтман публикует сразу две книги - "Исторический материализм. (Изложение и критика марксистского мировоззрения)" и "Теория Дарвина и социализм (Опыт естественной истории общества)". В этих книгах он сделал новый шаг к "классическому" социал-дарвинизму, однако идея соединения марксизма с дарвинизмом всё ещё присутствует и в них. Идея классовой борьбы, вместе с тем, уже и в этих книгах приобретает форму расовой борьбы. Если К.Маркс и Ф.Энгельс видели главный двигатель общественной прогресса в борьбе классов, то Л.Вольтман увидел его в борьбе рас. Он писал во второй из этих книг: "Борьба рас есть органическая основа всякого культурного исторического развития в социальном мире" (4;1).

Катехизисом "классического" социал-дарвинизма стала главная книга Л.Вольтмана - "Политическая антропология. Исследование о влиянии эволюционной теории на учение о политическом развитии народов", которая появилась уже в начале ХХ века. Вот начало этой книги: "Биологическая история человеческих рас есть естественная и основная история государств. Вместо нее до сих пор, почти исключительно, развитие политических учреждений и идей делали самым односторонним образом предметом исторических исследований, забывая реальных людей, живые расы, семьи и индивидуумов, как органических творцов и носителей политической и духовной истории" (4;2). Сразу же после этого исходного пункта своей теории, он заявил о её биологической основе: "Человеческие расы, однако, подчинены тем же общим биологическим законам изменчивости и унаследования, приспособления и подбора, внутривидового размножения и смешения, усовершенствования и вырождения, как все прочие организмы животного и растительного мира".

Каковы основные идеи "Политической антропологии" Л.Вольтмана?

1. "Чистые расы первоначально были повсюду", и лишь процесс миграций создал "ублюдков, которые в той или иной системе органов склоняются преобладающим образом, к той или иной расе... Крайние расовые скрещивания порождают по физиологическим причинам дисгармоничные и нестойкие характеры" (4;3).

2. "Добродетели и преимущества встречаются гораздо чаще у тех рас, которые сохраняют себя чистыми, и что помесные расы обладают большей частью недостатками и пороками своих родителей, наследуя их дурные, но отнюдь не хорошие стороны" (там же).

3. "На основании чисто морфологических и физиологических соображений мы должны поэтому придти к заключению, что великорослый, с большим черепом человек, с фронтальной долихоцефалией и светлым пигментированием (северно-европейская раса) будет самым совершенным представителем человеческого рода и высшим продуктом органического развития...Самая светлая раса в то же время - и самая даровитая и благородная" (там же

4. "Строгий кастовый и брачный строй индусов диктовался хорошо обоснованной и историческим опытом доказанной мыслью, что всякое государство, в котором разрушается чистота высшей расы, погибает. Сильное чувство превосходства арийской расы и прочно основанное представление о строгой закономерности естественного унаследования и ухудшения расы путем примеси чужой менее ценной крови являются чертами, проходящими через всю законодательную практику индусов. Ни в каком законодательном документе других народов не находим мы столь точно и строго проведенной расовой гигиены и расовой политики во внутреннем законодательстве, как в "Законах Ману"... Жрец и воин обязаны блюсти чистоту крови как никакие другие члены общества, ибо от их разума, веры, решимости зависит вся устойчивость государственного организма" (там же).

5. "Перенесение высшей цивилизации на низшие расы возможно только путем смешения крови, причем должно произойти слияние с элементами более одаренной расы. Сила идей разбивается об органическую ограниченность естественного дарования" (там же)".

Как видим, единственный источник культурного прогресса у того или иного народа, по Л.Вольтману, состоит в расовой чистоте этого народа. Его идеи унаследовали в ХХ веке немецкие теоретики расизма (Ойген Фишер (1874-1967), Фриц Ленц (1887-1976), Ганс Ф. К. Гюнтер (1891-1968), Герман Муккерман (1877-1962), Альфред Плетц (1860-1940), Людвиг Шеман (1852-1938) и др.). Но у Л.Вольтмана появился недавно новый поклонник - Владимир Борисович Авдеев. Он исследователь и издатель трудов Л.Вольтмана на русском языке. Вот как он оценивает вклад их автора в развитие расовой теории: "Мы ...считаем Людвига Вольтмана - гением Белой расы, несправедливо преданным забвению. Его вклад в науку XX века еще в полной мере не оценен, а его методология весьма актуальна и сегодня, особенно для современной России. Вооружившись "Политической антропологией" мы без особого труда уясним биологические причины исторических процессов в нашей стране" (4;5).

В.Б.Авдееву не стоит переживать по поводу забвения расистской морали. Её уже возродили в наше время идеологи современной глобализации (Жак Аттали, Збигнев Бзежински и др.). Страны "золотого миллиарда" представляются им той "расой", которая в борьбе за существование опередила другие страны в силу своего превосходства над ними. "Собственно, глобалистская теория естествнного отбора, - писал по этому поводу А.С.Панарин, - именно это и утверждает с обескураживающей откровенностью. Она говорит, что правом пользоваться дефицитными планетарными ресурсами, развивать собственную промышленность, науку и культуру должны лишь те страны, которые выиграли мировой конкурс рентабельности, экологичности, минимальной энергоёмкости... На место неприспособленных предприятий или отдельных социальных категорий теперь выступают неприспособленные народы, которым следует отказать в "кредите развития", дабы они не наводняли нашу тесную планету недоброкачественным человеческим материалом. Так экономический социал-дарвинизм оказывается "обыкновенным расизмом" (5;150-151).

ПРАГМАТИЗМ

Социал-дарвинисткие идеи нашли своё преломление в прагматизме. Его основатель - Чарлз Пирс (1839-1914). Он стал основателем не только прагматизма, но и семиотики - науки о знаках. Прагматизм считают чуть ли не единственной национальной философией США, хотя на его основателя оказал влияние основоположник английского позитивизма Джон Стюарт Милль (1806-1873), который еще в работе "Утилитаризм", вышедшей в 1861 году, высказывал идеи, близкие прагматистам. В философскую науку оно вошло, как полагают, благодаря Иммануилу Канту (1724-1804), который еще в своей "Критике чистого разума" (1781) употребил выражение "прагматическая вера".

На формирование прагматистской доктрины Ч.Пирса оказал влияние не только Дж.Милль, но также и другие европейские мыслители - Джордж Беркли (1685-1753), Джон Локк (1632-1704), Георг Вильгельм Фридрих Гегель (1770-1831), Чарлз Дарвин (1809-1882) и др. От Дж.Беркли он унаследовал солипсическую тенденцию своей философии, от Дж.Локка - интерес к изучению знаков, от Г.Гегеля он пытался заимствовать положение о практике как критерии истины, а эволюционные идеи Ч.Дарвина приобрели у него интерпретацию мышления как особого вида приспособительной деятельности организма и вылились в вульгарную биологизацию человека, т.е. в чрезмерное сближение человека с животным. Но у Ч.Пирса был и американский предшественник - Чонси Райт, который, правда, получил известность не столько как оригинальный мыслитель, сколько как страстный пропагандист утилитаристских идей Дж.Милля. Однако главным источником прагматизма Ч.Пирса стала сама Америка - обыденное сознание ее жителей и их образ жизни. "Но мировоззрение Пирса испытало воздействие и обыденного сознания буржуазно-предпринимательской Америки, - писал Ю.К.Мельвиль, - в его мышление проник дух "здравого смысла", практицизма и утилитаризма, характерный для "американского образа жизни". Так идеи немецкого идеализма преломились через призму позитивистского эмпиризма, который, в свою очередь, получил резко утилитаристскую окраску" (6;303).

Если Ч.Пирс - вслед за Г.Гегелем - еще пытался истолковывать понятие практики, не только с позиций здравого смысла, присущего американскому обывателю, но и с собственно философской (гносеологической) точки зрения, то у двух знаменитых его последователей - У.Джемса и Дж.Дьюи- это понятие подверглось полной этикализции и стало синонимом выгоды. У.Джемс и Дж.Дьюи стали певцами американской предприимчивости. Лучше, чем кто-либо, они изложили в своих работах позицию человека, который в любой ситуации ищет для себя максимальную выгоду. Они видели главный смысл своих сочинений не в том, чтобы решать проблемы философов, как говорил Дж.Дьюи, а в том, чтобы помочь обычным людям, как говорил У.Джемс, чувствовать себя во Вселенной как дома. Сущность прагматизма была выражена Дж.Дьюи в таких словах: "Функция интеллекта состоит не в том, чтобы копировать объекты окружающего мира (т.е. познавать их истинную сущность - В.Д.), а скорее в том, чтобы устанавливать путь, каким могут быть созданы в будущем наиболее эффективные и выгодные отношения с этими объектами" (7;24). Остановимся на характеристике их взглядов подробнее.

Уильям Джемс (1842-1910) был не только философом, но также психологом, религиеведом и этиком. Он получил европейское образование, учась в школах разных стран - в Швейцарии, Германии, Франции и Англии. На своей родине он окончил медицинский факультет Гарвардского университета, где он стал преподавать анатомию, физиологию, психологию, а затем и философию, которая сводилась у него главным образом к прагматистской этике, замешанной на социал-дарвинизме. В отличие от своих европейских коллег, которые, как мы только что видели, придали социал-дарвинизму расовую форму, У.Джемс станет использовать категории Ч.Дарвина вне этой формы. Он придаст ему прагматическую форму, предполагая за ней "философию" выживания. От Ч.Дарвина он заимствовал в первую очередь категорию приспособления живого организма к окружающей среде.

Как и другие живые организмы, человек, с точки зрения У.Джемса, обладает удивительной живучестью. В этом свойстве он намного превосходит все другие организмы, поскольку обладает, в отличие от них, развитым сознанием. Всё дело лишь в том, чтобы умело пользоваться этим преимуществом. Он должен научить себя относиться к окружающему миру исключительно с прагматической точки зрения, чтобы "чувствовать себя во вселенной как дома". Как же это сделать? Очень просто: в том потоке сознания, который проходит через наши головы, необходимо оставлять только те идеи, из которых мы можем извлечь практическую пользу для своей личной жизни. В практической выгоде той или иной идеи он и видел её истинность. Что же касается прочих идей, то они должны быть безжалостно отброшены в сторону, поскольку они лишь отвлекают нас от борьбы за существование. Среди идей, приносящих выгоду, он, между прочим, называл идею бога. Дело не в том, существует бог или не существует, а в том, что вера в него помогает человеку преодолевать жизненные препятствия.

Джона Дьюи (1859-1952) считают систематизатором прагматических идей Ч.Пирса и У.Джемса. Он делал это в своих статьях и книгах, а также в лекциях, которые читал в Мичиганском, Чикагском и Колумбийском университетах. Своих предшественников он превозносил до небес, поскольку они, в отличие от других философов, не летали в заоблачных высях чистой мысли, а стремились дать людям практическую философию - философию, заключающуюся в том, чтобы достигнуть в своей жизни действительного успеха. Вот почему появление прагматизма он уподоблял коперниковской революции в области практической философии.

Как и Ч.Пирс и У.Джемс, Дж.Дьюи излагал свою версию прагматизма, исходя из анализа опыта. Что он собою представляет, этот опыт? "Ценность понятия опыта для философской рефлексии, отвечает Дж.Дьию, - состоит в том, что оно обозначает как поле, солнце, облака и дождь, семена и урожай, так и человека, который трудится, составляет планы, изобретает, пользуется вещами, страдает и наслаждается. Опыт обозначает все, что переживается в опыте, мир событий и лиц, он обозначает мир, воспринятый в опыте, деятельность и судьбу человека" (8). Следующий этап в его учении, как мы догадываемся, есть этап прагматического отбора, он состоит в том, чтобы найти в безграничном потоке представлений, составляющих наш обыденный опыт, лишь те, из которых мы можем извлечь личную выгоду. При этом мы должны помнить, что "успех и неудача суть первичные "категории" жизни, достижение блага и избегания зла - ее высшие интересы, надежда и тревога - господствующие качества опыта". Новый этап в практической философии Дж.Дьюи - планирование счастливого будущего и поиск средств для его осуществления. Но какие препятствия могут повредить человеку достичь процветания в жизни? Главное препятствие - страх перед враждебным ему миром. Он писал: "Человек боится потому, что он существует в страшном, ужасном мире. Мир полон риска и опасен" (там же). А разве легче нашим животным собратьям? Борьба за существование и не может быть лёгкой. В этой борьбе вы-живает и достигает успеха лишь сильнейший. Вот так незаметно Дж.Дьюи подвёл нас к прагматической нравственности. Её суть понятна каждому смертному: чтобы достичь успеха в этом страшном мире, нужно стать сильнейшим, ибо только сильнейший, только наиболее приспосабливающийся к окружающей среде, наиболее активный и предприимчивый человек может стать богатым.

Незаметно для себя, мы перешли к описанию той группы людей, которые чуть ли не в одночасье, растолкав своих менее проворных собратьев по бизнесу, вознеслась в полуразрушенной России на вершину личного процветания. Знать, хорошо они усвоили основы прагматической этики! Эту этику можно назвать этикой "баш-на-баш", имея в виду, что её приверженцы строят свои отношения с другими людьми на основе исключительно взаимовыгодных отношений. Более того, сквозь призму подобных отношений они стремятся смотреть на весь мир. Всё же, что выходит за пределы их эгоистической выгоды, безжалостно ими отметается - включая науку, искусство, нравственность и прочее. Они живут делом и поэтому им не до сантиментов! Весь мир для них есть не что иное, как материал, на котором они делают деньги. Только и всего! Как, например, нужно относиться к науке, по Дж.Дьюи? Если её понятия приносят мне какую-то пользу (например, помогают мне преодолеть страх), я их принимаю, а если в них нет для меня никакой пользы, то они меня не интересуют. Вот как об этом писал Дж.Дьюи: "Если идеи, значения, концепции, понятия, теории, системы инструментальны по отношению к устранению неко-торого специфического беспокойства и замешательства, то проверка их надежности и ценности состоит в выполнении ими этой работы".

В некоторых отношениях Дж.Дьюи ушёл дальше своих предшественников. Так, в отличие от У.Джемса, который говорил лишь о полезности идеи вообще, Дж.Дьюи уточнял: следует говорить о полезности той или иной идеи применительно к конкретной ситуации, ибо, как говорил Г.Гегель, истина всегда конкретна. Если У.Джемс уподоблял истину кредитной карточке, ко-торую можно обменять на другую кредитную карточку-истину, то Дж.Дьюи его поправил: надо учитывать конкретную ситуацию. Надо найти такую ситуацию, где одну и ту же "истину" можно продать подороже, чем это можно сделать в другой. "Баш-на-баш" здесь ситуативно конкретизируется. Явный прогресс!

Только слепой не увидит рациональное зерно в прагматизме, поскольку он учит человека активному, предприимчивому отношению к жизни, но надо ослепнуть, оглохнуть и обезуметь, чтобы не распознать его волчью сущность, которую он заимствовал из социального дарвинизма. За внешне благопристойными рассуждениями его основателей скрывается не что иное, как закон джунглей, возвращающий нас в царство животных, в царство хищников. Кто такой хищник? Тот, кто в любой момент пытается вырвать из своей жертвы лакомый кусок. Но именно этому и учит в конечном счёте прагматизм.

Вдумаемся в основополагающий постулат прагматизма, состоящий в сведении истины к выгоде (как сказал бы Дж.Дьюи, "к установлению выгодных отношений с объектами"). Выгодно мне верить, что Иисус воскресил мёртвого Лазаря, я верую; выгодно мне считать квазихронологию А.Т.Фоменко за великое открытие ХХ века, я считаю; выгодно мне признать в "Чёрном квадрате" К.Малевича гениальное художественное полотно, я признаю. Да что там К.Малевич! Выгодно продажному адвокату выставить за ангела отъявлевного преступника (вора, насильника, убийцу и т.д.), он приделает ему крылышки. Выгодно беспринципному менеджеру организовать авангардистскую выставку, где в качестве художественного произведения преподносится композиция из дохлых крыс, он её организовывает. Истина там, за что платят! Вот вам и "установление выгодных отношений с объектами"! Вот вам и прагматизм! Его идеальное воплощение - деятельность беспринципного торговца и продажного адвоката. Впрочем, на их место можно поставить любого, кто в любой ситуации стремится "установить выгодные отношения с объектами". В качестве этих объектов для прагматика выступает в идеале весь мир. Но особенно лакомый кусок американский прагматик видит сейчас в нашей стране - в России. Его орлиный взор с вожделением охватывает её просторы, всё ещё богатые природными ресурсами.

ЕВГЕНИЗМ

Если современный человек так далёк от совершенства, то, может быть, селекционным пу-тём можно попытаться вывести новую породу людей - более совершенных? Над этим вопросом и задумался английский биолог, психолог и антрополог, родственник великого Ч.Дарвина Фрэнсис Гальтон (1822-1911). Его считают одним из основателей науки, которую он назвал в евгеникой. В 1869 году вышла в свет его книга "Наследственность таланта, её законы и последствия", а спустя много лет, в 1904 г., он организовал общество евгенике. Вот какое определение он дал этой науке: "Изучение подлежащих общественному контролю влияний, могущих улучшить или ухудшить как физические, так и умственные качества грядущих поколений" (9). Весьма туманное определение! На самом деле, евгеника (в буквальном переводе с латинского - хорошая порода) - отрасль генетики, которая усматривает свою задачу в улучшении человеческой породы тем же путём, каким улучшают породы животных, - посредством селекции. Евгеника, таким образом, как социал-дарвинизм и прагматизм, анимализирует человека.

Ещё за много столетий до появления евгеники, спартанцы пытались улучшить свой народ без особых мудрствований: они уничтожали своих детей, если они рождались слабыми. Платон (427-347 до н.э.) теоретически высказывался в своём диалоге "Государство" о необходимости контроля со стороны государства за деторождением. С другой стороны, в наше время появилась генная инженерия, одна из областей которой направлена на клонирование. Известны ошеломляющие успехи в этой области. Выведенная из клона овечка Долли в конце ХХ века стала сенсационным подтверждением непредсказуемых перспектив генной инженерии. Одна из них может состоять в возрождении евгенических мечтаний: для выведения лучшей породы людей необходимо клонировать самых лучших представителей человечества - самых здоровых, самых красивых, самых умных, самых добрых и т.д. Во всяком случае, оправданным представляется термин, который я поставил в начало излагаемого раздела, - евгенизм. Под этим термином имеется в виду то течение мысли, которое связано с желанием некоторых людей улучшить свою породу. Способы могут быть разными. Евгеника предложила селекционный способ, предполагающий искусственный отбор родителей для получения от них детей, которые будут лучше своих предков. Этот способ уже с давних пор опробирован в растениеводстве и животноводстве.

Оживлённый интерес к евгенике возник в начале ХХ века. В нашей стране её благословил Климент Аркадьевич Тимирязев (1843-1920). Он призвал своих коллег к проведению евгенических экспериментов, но не был уверен в их моральных последствиях. Он писал: "Таковы задачи академической стадии (в развитии евгеники - В.Д.). Каковы же будут ее практические выводы, а, тем более, каковы будут нравственные принципы ...еще преждевременно гадать" (там же). Но подлинного расцвета в нашей стране евгеника достигла в 20-е годы. Главным организатором её успехов стал Н.К.Кольцов.

Николай Константинович Кольцов (1872-1940) - выдающийся советский биолог и организатор науки. Его считают основоположником отечественной экспериментальной биологии. Он был академиком ВАСХНИЛ (с 1935 г.), а с 1917 г. по 1939 он возглавлял Институт экспериментальной биологии. В 1920 г. он организовал в Москве Русское евгеническое общество, в деятельности которого принимали участие выдающие ученые того времени - А.С.Серебровский, Ю.А.Филипченко, М.В.Волоцкий, Т.И.Юдин и мн. др. Филиалы этого общества были открыты также в Ленинграде, Киеве, Одессе и Саратове. Они печатали свои труды в "Русском евгеническом журнале".

Чтобы не ошибиться в людях, которые могли бы стать родителями "евгенических" детей, сам Н.К.Кольцов занялся изучением генеалогии таких выдающихся людей, как А.М.Горький, Ф.И.Шаляпин, С.А.Есенин и др. Общий вывод о русском генофонде он сделал весьма оптимистический: "Рассмотренные нами генеалогии выдвиженцев ярко характеризуют богатство русской народной массы ценными генами" (там же). Многообещающие результаты евгенических "браков" Н.К.Кольцов связывал с огромным разнообразием русских генотипов. Он писал: "Величайшей и наиболее ценной особенностью (любой) человеческой расы является именно огромное разнообразие ее генотипов, обеспечивающее прогрессивную эволюцию человека" (там же). При этом он вовсе не отрицал роль воспитания евгенических детей. Вовсе недостаточно, считал он, родиться от здоровых и одарённых родителей, "требуется, чтобы каждый ребенок был поставлен в такие условия воспитания и образования, при которых его специфические наследственные особенности нашли бы наиболее цельное и наиболее ценное выражение в его фенотипе" (там же). Но социокультурному фактору усовершенствования людей Н.К.Кольцов придавал меньшее значение, чем генетическому (наследственному). Этим и объясняется его страстное увлечение евгеникой в ХХ годы.

В 1923 г. Н.К.Кольцов в статье "Улучшение человеческой породы" писал: "Многие социологи наивно, с точки зрения биолога, полагают, что всякое улучшение благосостояния тех или иных групп населения, всякое повышение культурного уровня их должно неизбежно отразиться соответственным улучшением в их потомстве и что именно это воздействие на среду и повышение культуры и является лучшим способом для облагораживания человеческого рода. Современная биология этот путь отвергает" (10;62). А в 1927 г. он писал: "В начале ХХ века возникает мысль о возможности научно влиять на размножение человека с целью предохранить человеческий род от возможности вырождения и путём отбора наиболее ценных производителей (вот так! - В.Д.) улучшить человеческую породу так же, как улучшаются путём искусственного отбора породы домашних животных и культурных растений" (10;64).

Несмотря на то, что в 1929 г. А.С.Серебровский уверял читателей "Медико-биологического журнала", что евгеника могла бы в относительно быстрые сроки дать поколение людей, которые смогли бы выполнять пятилетний план социалистического строительства за 2,5 года, к концу 20 гг. деятельность евгенического общества в нашей стране была закрыта. Она была признана несо-вместимой с нормами социалистической морали.

Наш выдающийся генетик Николай Петрович Дубинин (род. в 1900), который в 30-е годы работал в Институте экспериментальной биологии под непосредственным руководством Н.К.Кольцова, а позднее (1966-1981) возглавлял Институт общей генетики, в книге "Вечное движение" так оценивал нравственную сторону евгенизма: "Практика по переделке генов для современного человечества была бы губительной... В случае же попыток такого рода без преувеличения можно сказать, что на человечество обрушились бы демонические силы невежественной науки. Потребовалось бы разрушение семьи, высоких чувств любви, поэтическая сущность бытия человека была бы уничтожена. Человечество превратилось бы в экспериментальное стадо. И что взамен оно могло бы получить? Практически ничего, кроме разрушения его бесценной существующей наследственности, на которой базируются ныне и будет развиваться в будущем гений человека. Если же перед человечеством встанут задачи, которые оно не сможет решать, используя свойственный ему генетический потенциал, то оно изменит свою биологическую природу способами ещё неведомой нам новой наки, методами, достойными человека" (10;60-61).

Между тем евгенические мечтания живы до сих пор. Так, главный санитар России Виктор Онищенко писал в 2002 году: "Для наивного обывателя евгеника - некая "фашистская" наука о создании "сверхчеловека", который должен прийти на смену ныне живущему "хомо сапиесу". "Белокурые бестии с голубыми глазами", опыты доктора Менгеле (он проводил опыты над детьми в Освенциме - В.Д.), расовый отбор - вот, пожалуй, и всё, что знает обыватель о евгенике. Более дотошные читатели слышали, что евгеника - некая наука об улучшении "людской породы". И лишь немногие знают, что евгеника - достаточно строгая сумма знаний о современном человеке, о наследовании им как отрицательных, так и положительных качеств и физиологиче-ских особенностей. Отрицая евгенику как науку, тем не менее, ученые вынуждены тихо, украдкой использовать большинство ее базовых постулатов" (11).

Не так давно в журнале "Наука и жизнь" была опубликована статья доктора биологических наук М.Асланяна под характерным названием - "Соблазн остаётся". В этой статье речь идёт о том, что о евгеническом соблазне. М.Асланян пишет: "Все люди несовершенны. Уже в раннем возрасте можно заметить - одни дети одарены здоровьем, но природа "отдохнула" на интеллекте, другие не могут похвастаться физической красотой и крепостью, но опережают сверстников в умственном развитии, третьи - хорошо успевают и в школе и в спортивной секции, но вот характер - не сахар... И таким комбинациям несть числа. Эта закономерность нашла отражение даже в пословицах и поговорках ("Cила есть - ума не надо" и тому подобных). А сказок о глупых красавицах и умных дурнушках просто не счесть. Поэтому когда встречается человек, сочетающий в себе и красоту, и силу, и интеллект, и нравственность, - он кажется каким-то чудом природы. У окружающих такие люди вызывают разные чувства - у кого восхищение, у кого и зависть. А вот ученые уже много лет назад стали задумываться о том, каким образом, в силу каких причин появляются на свет такие редкие, всесторонне одаренные люди. И нельзя ли сделать так, чтобы их в человеческом обществе становилось все больше и больше? Как изменилась бы жизнь вокруг..." (12). Но окончательный вывод в этой статье М.Асланян делает такой: "Cкорее всего человечество расстанется с соблазнами евгеники. Альтернативой могло бы стать широкое распространение знаний о наследственных болезнях и развитие сети медико-генетических консультаций, с помощью которых уже сейчас во многих случаях можно избежать рождения детей с тяжелыми генетическими болезнями" (там же). Но автор этой статьи в целом весьма миролюбиво настроен по отношению к евгенике, лишь вскользь упоминая о евгенических программах, которые реализовывались в Германии ещё до прихода А.Гитлера к власти, но получили широкое применение после 1933 г.

"Евгенические программы в Германии - читаем мы в статье С.М.Гершензона и Т.И.Бужиевской, - начались с появления в конце ХIХ и начале ХХ столетия статей и книг по "расовой гигиене", восхвалявших "истинно германскую высшую расу" и призывавших оградить ее от загрязнения "низшими" расами. Это расистское движение резко усилилось с приходом Гитлера к власти в 1933 году и превратилось во всемерно поддерживаемую и развиваемую государством программу. Началось с принудительной стерилизации психически больных, а также немногих метисов, рожденных немками от солдат-негров французской армии, оказавшихся в Германии в конце 1-ой мировой войны. Вслед за этим приступили к тотальному уничтожению в лагерях смерти всех цыган и евреев, независимо от пола и возрастаю... Из тысяч военнопленных (захваченных, главным образом, в боях на территории СССР и Польши) сразу уничтожались раненые, больные, физически слабые, а прочие использовались как рабочая сила. Их содержали в тяжелых условиях до тех пор, пока они могли работать, а после этого тоже уничтожали" (9).

В статье профессора Института генетики Кельнского университета Б.Мюллер-Хилла "Генетика и массовые убийства" мы находим дополнительные сведения о стерилизации больных в гитлеровской Германии: "Евгеники (Эрвин Бауэр, Эуген Фишер, Фриц Ленц и др.- В.Д.) предоставили нацистам то, в чем нацисты больше всего нуждались: доверие и уважение в глазах общества. Ученые и доктора медицины не могут ошибаться, говоря что действия антисемитов правильны и необходимы с научной точки зрения. Взамен евгеники получили от нацистов то, чего добивались, - принятия закона об обязательной стерилизации умственно отсталых, алкоголиков, шизофреников, подверженных маниакально-депрессивному психозу, слепых и глухих от рождения, страдающих хореей Хантингтона. Закон вступил в силу 1 января 1934 г. Известно число прошедших стерилизацию: в период с 1934 по 1939 гг. оно составило от 350 до 400 тыс. человек. И это было сделано против их воли. Лились потоки слез и крови. Около 3,5 тыс. человек (1% таких "пациентов"), большинство из них женщины, умерли в результате операции, которой они не желали. Решения о необходимости операций принимались медиками, получившими подготовку в области генетики человека. Международный комитет евгеников отреагировал на этот закон положительно, что и привело к принятию в 1935 г. так называемых Нюрнбергских законов. Действовавшие в то время в некоторых южных штатах США законы, запрещавшие браки между белыми и черными, евгеники защищали" (13).

Здесь речь идёт главным образом об улучшении человеческой породы посредством "негативной" евгеники - стерилизации больных и прямого уничтожения немцами представителей "неполноценных" народов, а осуществлялись ли в фашистской Германии евгенические браки? Они осуществлялись по проекту, которым руководил Генрих Гиммлер с 1936 до 1945 г. Этот проект имел красивое название - "источник жизни" (Lebensborn). По замыслу его создателей, евгенические дети должны были составить золотой генофонд немецкой нации. На роль производителей отбирались немцы, отвечающие всем требованиям предъявляемым к представителям арийской расы. В роли отцов, как правило, выступали эсэсовцы. Предполагают, что евгенических детей к концу войны в Германии насчитывалось более 10 тысяч. О дальнейшей судьбе этих детей достоверные сведения отсутствуют. Фашистские руководители, таким образом, сделали попытались на практике реализовать "позитивную" евгенику. Эта практика показывает, до какой степени одичания может привести людей анимализационная мораль - мораль, низводящая людей до животных.

В основе анимализационной псевдоморали лежит извращённое представление о природе человека. Эта "мораль" исходит из приоритета биологического (животного) начала в человеке над культурным. Вот почему она возвращает людей к дикости. Напротив, подлинная мораль отдаёт предпочтение культурному началу в человеке перед биологическим. Она ведёт человека вперёд, к его культурной сущности. Вот почему первая служит человеческой инволюции, а последняя - человеческой эволюции, дальнейшему очеловечению людей, их дальнейшему культурогенезу. Вот почему первая зовёт к озверению, а вторая - к человечности

ЛИТЕРАТУРА 

1.Маркиз де Сад. Жульетта. - М., 1992.

2.Томас Мальтус: http://referatfrom.ru/ref.html

© Valery Vron 2002